Угроза быть обнаруженными орденом никуда не исчезла.

Страны воевали между собой. Гибли потловчане, княжградцы, рыманцы. То тем, то другим нужны были то земли, то влияние, то богатства, которые лежали совсем рядом – в кармане у соседа.

А с орденом Стирающим Лица не боролся никто. А чего с ним было бороться? Угрозы в нем никто не видел. Одним не приходило в голову подозревать угрозу со стороны тех, кто щедро одаривал помощью, другие решали взять все, что дается, а с дарителями разобраться позже, позабыв о благодарности за благодеяния, а третьим было не до этого – лишь бы выжить.

Так и оказалось, что монахи стали нужны и тем, и другим, и третьим. И ничего тайного или удивительного в этом не было.

Сменяли друг друга сезоны. В конце весны Оденсе родила двойняшек Маэль и Идара, и из деревни ей в помощь стали присылать то одну, то другую девушку. Обязанность считалась почетной. Кроме того, возникло поверье, что чем дольше времени проводишь со знахаркой, тем удачливее будет собственный брак, так что отбоя от желающих быть нянькой у берегини не было.

Текли года. Семья берегини и бывшего монаха обросла кое-каким скарбом. И оба домишки – и в крепости, и за ее стенами – приобрели уютный и обжитой вид.

В жизни Бадира за пять лет ничего не изменилось. Он был сотником все того же гарнизона.

На вверенной ему территории монахов по-прежнему не жаловали. Бадир упорно подозревал их в шпионаже, не обращая внимания ни на какую пользу от их пребывания.

И все же нет-нет, да и забредал в окрестности местных деревень какой-нибудь монах. Ходил, бродил, пока его вежливо не просили убраться туда, где в нем будет надобность.

Но они появлялись снова и снова. Все дело было в слухах. Они притягивали в этот край представителей ордена.

Оденсе заработала за это время авторитет, о котором стали всюду говорить. Земля, она слухами полнится, и рано или поздно сведения достигают ушей тех, кто в этой информации заинтересован. Знахарка-самородок, старающаяся помочь всем, неизвестно откуда взявшаяся в бедном на подобные таланты Рымане, – куда как интересно.

Январь той самой ужасной зимы в жизни Оденсе выдался невероятно студеным. Берегиня проснулась от дробного стука в дверь. Она уже давно привыкла просыпаться от какого-нибудь очередного стука, и он не пугал ее.

Ноги нырнули в валенки, а руки влезли в рукава теплой верхней одежды, по обыкновению ночевавшей на спинке стула у изголовья. На случай таких вот побудок. Пробираясь к двери, берегиня задела стул. Тот упал.

– Мама! – Дочка, кудрявая девочка с огромными серыми глазами, сидела на кроватке и терла спросонья пухлым кулачком глаза.

– Спи, родная. Я пойду посмотрю, что там.

Она открыла дверь. Проем закрыла мощная фигура одного из дружинников:

– Оденсе, скорее!

– Что случилось?

Холодный ветер взметнул принесенный вчерашней метелью снег и бросил к ее ногам. Харадец посмотрел ей в глаза:

– Вы оденьтесь потеплее. Со стороны Потлова банда прорвалась, северную деревню подожгли. Наши зарево как увидели, туда отряд послали. Подъезжаем – а там добивают тех, кто из огня выбраться смог. Бой был короткий, деревню отбили. Кто живой остался, всех к мужу вашему свозим – там уже места нет ни в доме, ни во дворе. Бадир сказал, чтоб вы помогать шли.

Оденсе удивленно подняла брови:

– Сам так и сказал? А дружинников раненых сюда не привезете? Или…

Она метнулась обратно в дом, на ходу натягивая через голову платье. Чтобы не стеснять берегиню, вошедший следом за ней мужчина отвернулся к окну.

– Мам… – снова донеслось из детской кроватки. Маэль обиженно смотрела на нее из темноты.

– Большая часть гарнизона банду преследует, – произнес дружинник. – Каковы наши потери, пока непонятно. А вот Бадир сам ранен. И…

– И?.. – Оденсе наклонилась, поцеловала девочку в нос. – Мама пойдет к папе с братиком.

– Я тоже хочу, – захныкала девочка, вцепившись в мать ручками. – Я не хочу тут без тебя оставаться. Возьми меня с собой!

– Нет, дорогая. Не сейчас. Я приду за тобой попозже. А пока меня не будет, ни в коем случае не выходи из дома. Ты поняла?

– Да, я знаю. Там опасно, – надула Маэль губки.

– …И он обгорел сильно, – закончил свою фразу харадец, когда они были уже на улице. Снег скрипел под валенками.

– Обгорел? Он что, в деревне был, когда банда пришла? Что он там делал?

Харадец покосился в сторону берегини и поджал губы, недвусмысленно оценивая ее недогадливость:

– Я не думаю, что это сейчас важно.

– Да, действительно…

Они еще не подошли к домику монаха, а масштаб катастрофы Оденсе уже был ясен. Люди лежали на подводах под звездным небом и просто на земле. Мороз добивал тех, кому удалось избежать огня и руки убийцы.

– Почему вы их ко мне не пропустили? Вы же видите – они умирают.

– Бадир запрещает, – ответил дружинник. Эту фразу берегиня слышала от харадцев чаще, чем все остальные.

– А самого Бадира почему здесь оставили? Я бы лечила его там, а Листопад имел бы больше свободы, чтобы помочь всем остальным.

– Бадир отказался уходить.

– Вот еще новости, – пробормотала Оденсе. Они уже зашли под навес, построенный перед домом, где в обычное время больные ждали своей очереди, пока монах был занят. – И почему?

– Не хотел оставлять свою семью.

– Кого? – Оденсе поразилась. Она пять лет жила бок о бок с Бадиром, но о наличии семьи у того не подозревала.

Женщина, лежавшая на лавке внутри дома, плакала:

– Я не хочу жить, не хочу жить…

Листопад был занят у стола.

– Займешься? – коротко бросил он вошедшей с мороза жене.

– Палау ее зовут, – сказал дружинник, он принял из рук Оденсе шаль и шубу. – Только она не отзывается почему-то.

Беглого осмотра Оденсе было достаточно, чтобы понять, что причиной стенаний женщины была не физическая боль. Берегиня обработала ожоги на ее лице, шее, ладонях и плечах, как могла обезболила – но плач женщины не прекращался.

Оденсе переключилась с нее на сидящего в изголовье Бадира. Он пострадал намного больше. Ожоги были страшными, уничтожив местами кожу, но он не произносил ни звука. Глаза были пусты.

– Он не успел вытащить детей, – шепнул дружинник. – Жене помог выбраться, вернулся – и тут начала обваливаться кровля. Мы выволокли его, а дети уже задохнулись.

У Оденсе похолодело сердце, ее глаза заметались в поисках собственного ребенка. Сынишка стоял рядом с отцом, с невероятной для ребенка серьезностью стараясь помогать ему во всем.

В отличие от сестры Идар не боялся вида крови, его не пугали крики больных. Операции воспринимались им как игра в конструктор, которую его отец виртуозно заканчивал каждый раз, поражая его своими способностями в починке человеческих организмов.