– Но это же прямой путь к резиновой женщине! – возразил я, намекая на популярный в те годы анекдот.

– Не скажи! Понимаешь, когда у тебя много денег, приходится беречься, чтобы хватило сил на все желания, которые теперь можешь удовлетворить.

Через неделю Листьева нашли в подъезде с простреленной головой. Убийц и заказчик, ищут до сих пор.

Пьянков тоже несколько раз оказывался на грани отстрела, скрывался некоторое время на тайных квартирах, и это не удивительно: с конкурентами он вел себя непримиримо, да и с партнерами не церемонился, если считал необходимым. Одно время его интересы в окружении мэра лоббировал летчик-испытатель Герой Советского Союза Валерий Меницкий. В свои пятьдесят лет знаменитый пилот, стройный, как атлет, еженедельно играл в футбол в команде Лужкова: градоначальник любил погонять подчиненных по зеленой травке с мячом, и многие важные вопросы решались в раздевалке, до или после матча, который неизменно выигрывал Юрий Михайлович. Именно на такое «мячегонное ристалище» как-то затащил меня Пьянков, а я описал это занятное времяпрепровождение чиновников в моем романе «Гипсовый трубач». Там почти всё правда, даже коллективное избиение на футбольном поле провинившегося столоначальника. Интересующиеся могут прочесть.

Но и с Меницким Игорь умудрился крупно поссориться, правда, до этого уговорил меня организовать литзапись воспоминаний выдающегося летчика, по слухам, внебрачного сына Чкалова, на которого Валерий был, в самом деле, очень похож. Мои друзья-журналисты Игорь Ядыкин и Елена Жернова долго расшифровывали и переносили на бумагу то, что Герой Советского Союза наговаривал на диктофон, а я потом прошелся рукой мастера, и получилась очень любопытная книжка «Моя небесная жизнь», по ней позже был снят 4-серийный фильм. Игорь, кажется, продюсировал эту ленту и так увлекся кино, что даже снял офис на «Мосфильме», где проводил кастинги для вымышленных проектов. Цель – поближе познакомиться с молодыми доверчивыми актрисами, готовыми ради роли почти на все. Иногда получалось. Некоторые его мимолетные пассии теперь знамениты…

При всем этом Пьянков был человеком думающим, иногда он выступал в прессе со статьями, некоторые публикации ему по дружбе устраивал я. Вот образчик нашего диалога «Долго ли будем делиться на своих и врагов?», опубликованного в газете «Труд» (1996, 12 июля):

«Игорь Пьянков: …Предпринимательская прослойка есть в любой стране. И она не столь уж широка. Да, это богатые люди. Но эти люди – локомотив экономики… Зюганов же отрицает особую роль предпринимательства… как в свое время Сталин, предполагает, что роль локомотива экономики выполнит государственная бюрократия. Тот еще локомотив! В степени уважения к личной свободе человека заключается главная разница между реформами Зюганова и Ельцина… И коммунисты-гаранты нам совершенно не нужны…

Юрий Поляков: …Не знаю, стала бы бюрократия локомотивом в случае победы Зюганова, но сегодня бюрократия – просто взяткосборочный комбайн. И давай оставим красно-белое мышление тем, кто за это получает деньги – бойцам предвыборных команд. Никто никого не зовет в прошлое. Речь идет о разных путях в будущее. В начале века все “цивилизованное человечество” верило в социализм, и большевики хотели его построить любой ценой. Сегодня все “цивилизованное человечество” верит в капитализм. И необольшевики строят его в России, не щадя ни стара ни млада…»

Однажды Игорь по секрету показал мне литературный набросок, то, что тогда называлось «пробой пера» – рассказ-воспоминание «Стерва» о своем бурном романе с роковой секретаршей Катериной. Это, конечно, была еще не проза, но в тексте имелись удивительно точные приметы, типажи и детали эпохи дикого капитализма. Я даже позавидовал и признался, что, обладая таким знанием механизмов первичного накопления, засел бы за новую вещь, вроде горьковского «Фомы Гордеева».

– Нравится?

– Нравится.

– Забирай! – махнул рукой Пьянков. – Я все равно ничего не напишу, а тебе пригодится.

– Может, в соавторстве? – засомневался я.

– Какое на х… соавторство? Меня в любое время могут грохнуть…

– Ну, спасибо.

Забегая вперед, скажу, что Пьянкова не отстрелили, хотя и пытались, но серьезный бизнес он все-таки потерял, отчасти из-за опалы Лужкова, отчасти из-за русской пагубы, печально соответствующей его фамилии.

Отойдя от большой политики и обретя сюжет, я, наконец, сел за работу, затворившись на «Зеленке» – так мы называли нашу дачу на станции Зеленоградская близ Софрина. Ее мы купили в 1987-м за 45 тысяч рублей – невероятную по тем временам для обычного советского человека сумму. На «фазенду», о которой мы с женой давно мечтали, ушли мои гонорары за две книги и три сценария, но все равно не хватило, и недостающие деньги добавила теща: от покойного тестя-летчика остались сбережения. Впрочем, финансовая реальность менялась прямо на глазах. Так, в мае 1988-го Сергей Снежкин «для поддержания штанов» выдал нам копию еще не допущенного в прокат фильма «ЧП районного масштаба». С консультантом ленты Валерой Павловым, в прошлом комсомольским работником, и актером Виталием Усановым, исполнившим роль заворга Чеснокова, мы поехали «бомбить» Астрахань. Фильм крутили в центральном кинотеатре целую неделю по шесть раз в день, но зал всякий раз был набит до отказа, а к кассе стояла гигантская очередь. Мы выступали перед каждым сеансом, да еще в конце отвечали на записки зрителей, кипевших от гнева, причем одни негодовали на «прогнивший комсомол», другие – на нас, съемочную группу, оболгавшую «верного помощника партии». Впрочем, вопросы, даже очень сердитые, не сильно отличались друг от друга, и наши ответы соответственно тоже разнообразием не страдали. От нервного перенапряжения и постоянного повторения одних и тех же слов в последний день с нами на сцене случилась самая настоящая истерика. Из-за нелепой оговорки Усанова на нас напал неудержимый смех, и минут десять мы, не в силах остановиться, до слез хохотали перед притихшим залом. Наконец, Павлов взял себя в руки (сказалась многолетняя аппаратная выучка) и, посерьезнев, объяснил зрителям, что мы-де не смогли сдержать улыбку, так как вспомнили один забавный эпизод, случившийся во время съемок, но расскажем о нем после просмотра фильма. Впрочем, когда зажегся свет, все уже позабыли нашу истерику, потрясенные увиденным и озабоченные судьбами социалистического Отечества. Зато я вернулся в Москву с двенадцатью тысячами в полиэтиленовом пакете. Полгода назад, покупая дачу, о таких заработках я даже не мечтал. Когда же в конце 1990-го мы по-семейному, вчетвером обмывали в кооперативном ресторане мой контракт с французским издательством «Ашет» на выпуск «Парижской любви Кости Гуманкова», – поданный счет превысил тысячу рублей – в недавнем прошлом годовую зарплату молодого специалиста. Страна катилась к гиперинфляции.

Итак, я затворился на даче и сел за работу. Мое окно выходило на речку Скалбу, точнее, на урёму – так у Аксакова называется мелколесье, растущее вдоль берегов и почти скрывающее русло от взглядов. Впрочем, было бы что скрывать: Скалбу, сузившуюся в иных местах до ручейка, можно было легко перепрыгнуть. Когда я взялся за повесть, урёма едва оделась листвой и, казалось, ветки овевало нежно-зеленое пламя. Кое-что из наброска Пьянкова я оставил в неприкосновенности, например имя главной героини, а также авиационную тему и «терки с бандитами». Летчик-испытатель Меницкий превратился в отважного космонавта Гену Аристова, панически боящегося своей ревнивой жены. Долго мне не давалась фамилия главного героя – Зайчугана. В конце концов, он стал Павлом Шармановым, так звали моего дружка, жившего возле нашего маргаринового общежития в Балакиревском переулке. Помощник президента получил прозвище «Оргиевич», которое я без спросу позаимствовал у критика Владимира Георгиевича Куницына, он впервые, кстати, применил к моей прозе бахтинский термин «гротескный реализм». Отдельные главы со знанием дела я посвятил тому, как под эгидой комсомола в центрах научно-технического творчества молодежи рождались первые кооперативы, где нагуливали жирок будущие нувориши и олигархи… Кстати, импровизированный бордель, устроенный в самолетах, экспонировавшихся под открытом небом на Ходынке, – это не выдумка, а реальная история.