class="v">А уста невольно шепчут: «Ай да хлопцы! Ну и ну!..»

Вдруг он вздрогнул, полный гнева:

Всемогущий Магадэва!

Неужели?.. В самом деле!.. Полюбуйтесь!.. Вот скандал!

В неприкрашенной натуре

В листовой карикатуре

На странице предпоследней сам себя он увидал.

(Нигилисты-журналисты,

Хулиганы-портретисты!

Вы, бросающие камни, разве вы не без греха?)

В теплом стеганом халате

Безмятежно на кровати

Сладко дремлет обыватель, обрастая шерстью мха.

В глубине его алькова

Поясной портрет Баркова,

Под рукой на этажерке пестрых книг солидный ряд:

Сонник с ярмарки Ирбитской,

Десять книг madame Вербицкой

И великий, многоликий, неизменный сыщик Нат!..

Вновь скрипит матрас пружинный…

И с усмешкою звериной

Он с постели, возмущенный, огорченный, злобный встал

И на корточках, у печки.

На вонючей сальной свечке

Жжет, томимый острой местью, сатирический журнал!

1910

ЗАСТОЛЬНАЯ

(Отнюдь не для алкоголиков)

В эту ночь оставим книги.

Сдвинем стулья в крепкий круг:

Пусть, звеня, проходят миги.

Пусть беспечность вспыхнет вдруг!

Пусть хоть в шутку

На минутку

Каждый будет лучший друг.

Кто играет — вот гитара!

Кто поет — очнись и пой!

От безмолвного угара —

Огорчительный запой.

Пой мажорно.

Как валторна.

Подвывайте все толпой.

Мы, ей-богу, не желали,

Чтобы в этот волчий век

Нас в России нарожали

Для прокладки лбом просек…

Выбьем пробки!

Кто не робкий.

Пей, как голый древний грек!

Век и год забудем сразу.

Будем пьяны вне времен.

Гнев и горечь, как заразу.

Отметем далёко вон.

Пойте, пейте.

Пламенейте,

Хмурый — падаль для ворон!

Притупилась боль и жало.

Спит в тумане Млечный Путь…

Сердцу нашему, пожалуй.

Тоже надо отдохнуть. —

Гимн веселью!

Пусть с похмелья

Завтра жабы лезут в грудь…

Други, в пьяной карусели

Исчезают верх и низ…

Кто сейчас, сорвавшись с мели,

Связно крикнет свой девиз?

В воду трезвых.

Бесполезных,

Подрывающих акциз!

В Шуе в мае возле сваи

Трезвый сыч с тоски подох,

А другой пьет ром в Валдае

И беспечно ловит блох.

Смысл сей притчи:

Пейте прытче

Все, кто до смерти засох!

За окном под небосводом —

Мертвый холод, свист и мгла…

Вейтесь быстрым хороводом

Вкруг философа-стола!

Будем пьяны!

Вверх стаканы!

С пьяных взятки как с козла…

1910

* * *

Эпохе черной нашей нужен

Не демон Лермонтова — нет,

Он только б ею был сконфужен, —

Ведь гордый демон был эстет.

Веселый немец Мефистофель,

Попав в российские пески,

Брезгливо сморщив умный профиль.

Пожалуй, запил бы с тоски.

А бес-moderne[16], вихляя задом.

Повыл, как пьяный пономарь,

И, зараженный трупным ядом.

Уполз к Венгерову в словарь…

Нет, нет! Эпохе нашей жалкой

Совсем особый нужен черт:

Черт-геркулес с железной палкой,

С душою жесткой, как ботфорт.

Чтоб руки, словно молотилки,

Зажавши палку, ночь и день

Глушили б темные затылки.

Бросая в кучу пень на пень…

Но дьявол-скепсис, как гадалка,

Смеясь пророчит: «Пустяки!

Быть может, выдержала б пешка.

Да черта разорвут в клочки».

1912

ВОРОБЬИНАЯ ЭЛЕГИЯ

У крыльца воробьи с наслаждением

Кувыркаются в листьях гнилых…

Я взираю на них с сожалением,

И невольно мне страшно за них:

Как живете вы так, без правительства.

Без участков и без податей?

Есть у вас или нет право жительства?

Как без метрик растите детей?

Как воюете без дипломатии.

Без реляций, гранат и штыков.

Вырывая у собственной братии

Пух и перья из бойких хвостов?

Кто внедряет в вас всех просвещение

И основы моралей родных?

Кто за скверное вас поведение

Исключает из списка живых?

Где у вас здесь простые, где знатные?

Без одежд вы так пресно равны…

Где мундиры торжественно-ватные?

Где шитье под изгибом спины?

Нынче здесь вы, а завтра в Швейцарии, —

Без прописки и без паспортов

Распеваете вольные арии

Миллионом незамкнутых ртов…

Искрошил воробьям я с полбублика,

Встал с крыльца и тревожно вздохнул:

Это даже, увы, не республика,

А анархии дикий разгул!

Улетайте… Лихими дворянами

В корне зло решено ведь пресечь —

Не сравняли бы вас с хулиганами

И не стали б безжалостно сечь!