Члены миссии встречались с интернированными, не скупились на заверения в том, что возвратившимся на родину никто не будет угрожать. Был даже устроен праздничный вечер, во время которого пели русские песни и произносили тосты за возвращение на родину. Многие решили вернуться. Некоторые из них работали у лихтенштейновских фермеров. При расставании лихтенштейнцы просили написать, как добрались, как устроились. «Но, насколько мне известно, – закончил свой рассказ Эдуард Александрович, – ни одно письмо так и не пришло».

Впрочем, фон Фальц-Фейн – не единственный из здравствующих участников тех драматических событий. В редакцию «Труда» пришло письмо от проживающего в Переславле-Залесском П. Астахова, который с августа по ноябрь 1945 года работал переводчиком советской репатриационной комиссии. По воспоминаниям Астахова, интернированные поначалу встретили советских военных холодно, репликами типа: «Кончайте агитировать, господа! Добровольцев ищите в другом месте». Один из интернированных прямо заявил: «Знайте, мы служили в Красной Армии, мы любим свою родину – Россию, мы любим свой народ, оставленных там близких. Но знайте и то, что пока в СССР будет существовать Сталин и клика его приспешников, наш возврат в Россию не состоится».

Были и другие мнения. Некий человек по фамилии Анкудинов высказался за возвращение домой. «Пусть нам будет трудно, – сказал он, – нас ожидает разоренная страна, но мы ее граждане, мы вернемся на родную землю, где все близко и дорого. Так думаю не только я». Уже в августе началось возвращение интернированных в Советский Союз. В подготовке их отъезда, как пишет Астахов, участвовал Э.А. фон Фальц-Фейн. «В день отправки каждому отъезжающему «подносили», наполненный до краев стакан водки с пожеланием доброго пути».

Уехали не все. Некоторые все же не решились возвращаться на Родину, полагая, что с цветами встречать там их не будут. Ведь они не просто оказались в плену, но еще и надели немецкую форму и даже воевали против своей страны. Не очень уютно чувствовали себя и власти Лихтенштейна, понимая, что на территории их государства находятся остатки армии вермахта. Это, естественно, вызывало неприятный международный резонанс. Поэтому местные власти людей Смысловского не только не удерживали, но и недвусмысленно намекали им на то, что их присутствие здесь нежелательно.

Сам Смысловский, несмотря на требования советской стороны о его выдаче, оставался в Лихтенштейне до августа 1947 года, пока вместе с группой своих бывших подчиненных не перебрался в Аргентину, где стал советником президента Перона «по борьбе с терроризмом». Одновременно он весьма преуспел в бизнесе. Но жизнь в Аргентине ему не нравилась. В письме фон Фальц-Фейну он сообщал, что скучает по Лихтенштейну. Накопленный капитал позволил Смысловскому в 1966 году возвратиться и окончательно обосноваться в милом ему княжестве. Здесь он и умер в 1988 году, на 91-м году жизни.

Почему же Смысловскому удалось избежать участи Власова, Каминского, Краснова, Семенова, Шкуро и других, кто воевал на стороне фашистов против своей страны? С таким вопросом я обратился к автору «Незнакомого Лихтенштейна» А. Степанову.

– Смысловскому, – сказал Андрей Иванович, – конечно же, повезло, что он укрылся в Лихтенштейне, который хоть и был крошечной страной, но сохранял во время войны нейтралитет. Многие в княжестве до сих пор считают, что, приняв у себя Смысловского и его группу, их страна наглядно продемонстрировала всему миру, насколько уважают здесь права человека. Ведь это уберегло от сталинских лагерей и даже гибели сотни людей. Не случайно в 1980 году в присутствии Смысловского в столице княжества Вадуце была торжественно отмечена 35-я годовщина интернирования, а в 1995-м с такой же помпой праздновалась 50-летняя дата этого события.

Но, по мнению А. Степанова, есть более важная причина того, почему Смысловский спокойно дожил до глубокой старости. В годы войны граф был тесно связан с военной контрразведкой, действовавшей на территории Советского Союза. То, что он знал, представляло большой интерес для западных спецслужб, потому они не были заинтересованы в его выдаче Советскому Союзу. Можно сказать, что всю свою послевоенную жизнь Смысловский находился под их негласным покровительством. Связь с иностранной разведкой не мешала ему часто заявлять о своем патриотизме, о любви к России. Но для всех россиян Смысловский навсегда останется чужим – человеком в фашистской военной форме…

Ранним солнечным утром 9 мая 1945 года корветтенкапитан Пауль фон Реттель, командир немецкой подводной лодки U-2670, охотившейся за транспортами союзников в Атлантике, получил шифровку из штаба флота. В ней сообщалось о смерти фюрера, капитуляции Германии и о приказе гросс-адмирала Деница всем кораблям прекратить боевые действия, поднять белые флаги и следовать в ближайшие порты стран-победительниц.

Реттель решил не подчиняться приказу и продолжать вести войну против бывших врагов. О содержании шифровки, а также о своих планах он сообщил только офицерам субмарины. Старший офицер, лейтенант Клейн, назвал их опасной авантюрой и попытался отговорить командира от задуманного. Утром Реттель объявил команде, что Клейн, охваченный депрессией, ночью покончил с собой и что на его должность назначается старший штурман лейтенант Штробель.

Командир немецкой подводной лодки наблюдает за целью

13 мая в условленной точке у западного побережья Африки U-2670 встретилась с «дойной коровой» – подводной лодкой снабжения. Реттель первым увидел в бинокль «корову» и развевающееся над ней белое полотнище. Реттель уговорил командира «коровы» отпустить ему воды, топлива и провианта сверх положенных нормативов и отдать весь запас боеприпасов и торпед, умело избегая ответов на недоуменные вопросы снабженца. В тот же день U-2670 отправилась вдоль побережья Африки на юг в свой одиночный боевой поход…

Вечером 20 мая 1945 года аргентинский танкер «Кристобаль» огибал мыс Доброй Надежды примерно в восьмистах милях от берега. Около 22.00 вахтенный помощник капитана заметил по правому борту мерцающий огонек. Вглядевшись, он понял, что кто-то азбукой Морзе передает сигнал бедствия – СОС, и немедленно доложил об этом капитану. Прозвучал сигнал тревоги.

На «Кристобале» включили прожекторы, которые высветили две шлюпки, набитые людьми. Когда терпящие бедствие поднялись на борт танкера, стало видно, что их одежда превратилась в лохмотья, руки и головы у многих перевязаны кровавыми тряпками, изможденные лица покрыты пятнами сажи и запекшейся крови.

Прошли секунды, и вдруг спасенные разбежались, окружая аргентинских моряков. Блеснули стволы пистолетов и автоматов, выхваченных из-под лохмотьев.

– Руки вверх! Не двигаться! – выкрикнул по-английски Штробель, возглавлявший группу захвата. Пираты согнали всю команду танкера на носовую часть верхней палубы. Ошеломленные моряки не сопротивлялись. Штробель посигналил фонариком, и вскоре к «Кристобалю» подошла U-2670. Механики присоединили к горловинам танков шланги, включили насосы, и в топливные емкости субмарины полилась солярка, а бригада «снабженцев» стала очищать кладовые от съестных припасов, каюты и кубрики – от денег и ценных вещей. Сейф судовой кассы подорвали гранатой – ключи от него капитан демонстративно выбросил за борт, за что получил очередь в живот из «Шмайссера».