Аркадий Розенгольц, один из руководителей вооруженного восстания в Москве, а ныне нарком внешней торговли, умевший «проникать сквозь стены» (и отличавшийся, по словам его племянницы, «угрюмым и мрачным» характером), въехал в большую квартиру на одиннадцатом этаже, с длинным балконом и видом на реку (кв. 237 в двенадцатом подъезде). Его первая жена и их двое детей остались в Пятом Доме Советов на улице Грановского. Новая семья состояла из брата, жены, двух дочерей 1932 и 1934 года рождения, матери и брата жены, сестры Евы (художницы, которая недавно развелась с мужем, журналистом из «Правды» Борисом Левиным), ee дочери Елены, рожденной в 1928 году, и домработницы Дуняши[807].

Соученица Евы по ВХуТЕМАСу Мария Денисова и ее «пролетарский» муж, член ЦКК Ефим Щаденко, получили две квартиры: одну большую, в первом подъезде на шестом этаже (кв. 10), с видом на реку, и одну маленькую (видимо предназначавшуюся для ее студии) в противоположном конце дома (кв. 505 в 25-м подъезде). По свидетельству соседей, Мария чаще бывала в первой, а Ефим во второй. В декабре 1928 года Мария написала Маяковскому, что вернулась к мужу, потому что он грозил, что застрелится. В мае 1930 года, спустя три недели после самоубийства Маяковского, ей поставили диагноз «психопатия с шизофреническими и циклическими чертами»[808].

Розенгольц со второй женой и одной из их дочерей

Помощник Розенгольца во время московского восстания и председатель правления Всесоюзного общества культурной связи с заграницей (ВОКС) Александр Аросев тоже получил две квартиры: четырехкомнатную для его трех дочерей, няни и «воспитательницы» (кв. 104 в пятом подъезде) и однокомнатную на том же (десятом) этаже для жены и сына Дмитрия (1934 г. р.). В год переезда он начал писать «большую вещь отчасти по воспоминаниям, отчасти по записанным материалам, как в революционной борьбе сначала нелегальной, а потом легальной и государственной то сходятся, то расходятся нити человеческих связей, симпатий, дружбы и любви. Как сами люди то втягиваются в революционное движение, то отталкиваются от него и как это самое есть, в сущности, только узор на основной канве величайшей классовой борьбы, которая в нашей стране разгорелась таким «великим мятежом». Роман должен был состоять из «картин этого мятежа, как картин бегущей реки, то под землей, в подполье, то на поверхности, как мы сейчас»[809].

Ева Левина-Розенгольц с дочерью Еленой

Мария Денисова за работой над бюстом Ефима Щаденко

Александр Аросев

Старый товарищ Аросева, а ныне один из руководителей Коминтерна, «молчаливый» Осип Пятницкий, въехал в пятикомнатную квартиру (кв. 400) с женой Юлией, двумя сыновьями (которым в 1931-м исполнилось шесть и десять) и отцом Юлии, бывшим священником, с его новой женой и дочерью[810].

Другой малоразговорчивый ветеран московского восстания, председатель Главконцесскома при Совнаркоме СССР Валентин Трифонов, въехал в четырехкомнатную квартиру (кв. 137 в седьмом подъезде) с женой Евгенией (инженером-экономистом в наркомате земледелия), их детьми Юрием (1925) и Татьяной (1927), матерью Евгении и бывшей женой Валентина Татьяной Словатинской, чувашским мальчиком по прозвищу Ундик, которого Словатинская усыновила во время голода в Поволжье, и домработницей[811].

Друг Трифоновых и теоретик семьи как «маленькой коммунистической ячейки», Арон Сольц, въехал в квартиру 393 с сестрой Эсфирью, приемным сыном Евгением и племянницей Анной, которая недавно развелась с мужем, Исааком Зеленским (Арон и Эсфирь познакомились с ним в сибирской ссылке в 1912-м). В 1931 году Зеленского перевели из Ташкента, где он был секретарем Средазбюро, в Москву, где он стал председателем Центросоюза. Он въехал в квартиру 54 с новой женой, дочерью и детьми Анны, Еленой и Андреем (названным в честь одной из партийных кличек Сольца)[812].

Соавтор Сольца, коллега по Верховному суду и единомышленник в вопросе переустройства семьи, Яков Бранденбургский, въехал в квартиру 25 с женой Анной (с которой познакомился в Балте, где оба выросли) и дочерью Эльзой (1913 г. р.). В июле 1929 года Бранденбургский был временно освобожден от работы в области семейного права и направлен на коллективизацию в Саратов (в качестве члена Нижневоложского краевого комитета партии и заместителя председателя Нижневолжского крайисполкома). В марте 1931 года его уволили за головокружение от успехов и перевели в Наркомтруд. В 1934 году, после нескольких месяцев в Кремлевской больнице, он был назначен членом Верховного суда[813].

Яков и Анна Бранденбургские

Тема распада семьи стала в конце 1920-х главной для Александра Серафимовича, который въехал в квартиру 82 с женой Феклой Родионовной, сыном от первого брака Игорем Поповым, женой сына Александрой Монюшко и внучкой Искрой. После выхода «Железного потока» Серафимович начал роман о многоквартирном доме («Дом № 93»). Согласно плану одной из глав: «Семья разрушается: Сергей… и Ольга Яковлевна, 2) Паня и Сахаров, 3) Петр Иванович Пучков – он держит себя в руках, плачет, 4) как-то сидят и перебирают всех знакомых – в большинстве мужья меняют жен; изредка жены мужей». В 1930 году первая жена Серафимовича умерла в психиатрической лечебнице. В 1931-м он оставил книгу о доме ради романа о коллективизации. В январе 1933-го, накануне его семидесятилетия, ему позвонил наркомвоенмор Ворошилов и сказал, что члены правительства решили переименовать в его честь город Новочеркасск. Серафимович, по его собственному рассказу, ответил, что предпочел бы родную станицу Усть-Медведицкую. Ворошилов сказал, что ему полагается город, а не станица, но вскоре перезвонил и сказал, что проблема решена: Усть-Медведицкую переквалифицируют в город, а потом переименуют. Тогда же была переименована Всехсвятская улица, служившая восточной границей Дома и соединявшая Большой Каменный мост с Малым. У Дома правительства появился новый почтовый адрес: «ул. Серафимовича, 2»[814].