Ренье видел, как больно ранит ее одна мысль об этом, и всем сердцем жалел – не крестьян, а Фейнне.

– Но ведь это его право, – тихо сказал Радихена.

Фейнне вскинула голову:

– Право? Он – мой муж, я люблю его… – Ее голос задрожал и пресекся.

– Думаю, герцог воспользуется своим правом разумно и в меру, – чуть громче добавил Радихена.

Фейнне в отчаянии сжала руку Ренье.

– Почему вы молчите? Ренье!

– Я никогда не знал Элизахара таким, – признался Ренье. – Герцогом. Человеком, решающим чужие судьбы. Зато я помню, как он заботился о вас. Оберегал не только от опасностей, но и от грязи…

– Его ярость всегда холодна и разумна, – сказала Фейнне. – Он спускает с цепи своих псов только в тех случаях, когда в точности знает, чего намерен добиться. Я хочу опередить его. Я хочу, чтобы он вернулся в благополучное герцогство и никого не повесил.

Высвободившись из пальцев Фейнне, Ренье отошел к окну и, чтобы успокоиться, несколько минут смотрел вниз, на нормальную жизнь, медленно тянувшуюся по двору замка: прошла служанка с ведром – блики в воде плясали, подскакивая почти до середины замковой стены; пробежал мальчишка; прошагал человек с хомутом через плечо.

Наконец Ренье повернулся к герцогине и нарушил молчание:

– У меня есть несколько вопросов.

– Пожалуйста, – тотчас отозвалась Фейнне.

– Они продиктованы необходимостью, не праздным любопытством.

– Пожалуйста, – повторила Фейнне, жестом показывая, что не намерена тратить время на пустые извинения.

– Где бунт?

– В третьей деревне, дальней. Вы ее не видели, она в стороне от замка. – Фейнне вздохнула, закрыла лицо руками, покачала головой. – Чуть дальше от замка наша земля становится болотистой. Довольно опасное место. Для человека, я хочу сказать. Там – гнездовья многих птиц, поэтому герцоги Ларра никогда не пытались осушить эти болота. Я иногда вижу их во сне…

Она помолчала, желая продлить мысль о многочисленных птичьих гнездах, что прячутся в высокой сырой траве, среди ярких, мясистых цветов. Ей не хотелось переходить к тому, что неизбежно следовало за болотами.

– А дальше находится третья деревня майората. Дальняя. Там всегда дела обстояли чуть хуже, чем в двух других. Тех, что вблизи замка. Бывают такие – неблагополучные… Это как с людьми, знаете? – Она глубоко-глубоко вздохнула. – Живет человек, и, что бы он ни затеял, все либо превращается в прах, либо оборачивается бедой. Как фальшивая нота. Сорвалась и испортила мелодию – уже навсегда. Ведь то, что уже прозвучало, заново сыграть невозможно.

Радихена смотрел на герцогиню так, словно вот-вот бросится целовать ей руки: молитвенный восторг светился в его глазах, устремленных на Фейнне. Ренье осторожно коснулся его локтя, и Радихена опомнился. Перевел дух, отошел к стене, вытер лоб рукавом.

«Он готов боготворить ее, потому что она мимоходом пожалела неудачников, – подумал Ренье, удивленно наблюдая за крепостным своего дядюшки. – Могущественная сила сострадания Фейнне! И… неужели я начал всерьез размышлять о Радихене? Глупо, глупо! Чем больше книг с изображениями фей и рыцарей он прочитает, тем острее будет ощущать собственную ущербность. То, что некоторые мои собутыльники именовали недотепистостью. Как, в сущности, коротка человеческая жизнь! Недолгая мелодия… и ее уже не изменить, коль скоро криворукий музыкант проиграл ее с ошибкой».

Фейнне задумчиво продолжала:

– Так бывает и с некоторыми местами на земле. Там попросту скверно. Если и появляется что-то хорошее, оно сразу погибает – или бежит оттуда сломя голову. Элизахар очень старался исправить там дела. Присылал новых управляющих, следил сам. А потом махнул рукой. Все бесполезно, понимаете? Ларра – очень древнее владение. Здесь ничто не меняется. Элизахар больше не старается поступать по-новому. Он просто приходит и наказывает виновных.

Фейнне приложила руку к груди, как бы желая успокоить сердце.

– Прошу меня простить. Впервые в жизни я делаю что-то наперекор моему мужу.

– Но ведь его милости пока что ничего не известно, – негромко вставил Радихена.

Фейнне повернула голову на голос.

– Я уверена, что он поступил бы по-другому. Не так, как я. Для меня этого достаточно.

– Кто там бунтует? – спросил Ренье. – Их много?

– Не знаю… может быть, пятеро… семеро… – ответила Фейнне и приложила ладонь ко рту. – Отвратительные, страшные, – прошептала она. – Вся эта грязь…

Ренье видел, что герцогиня глубоко, сердечно оскорблена самой необходимостью говорить об этом. Каким-то образом неприглядная сторона жизни, от которой близкие всеми силами старались ограждать ее, вдруг сделалась для Фейнне явной. В мир, который всегда наполняли прекрасные образы сновидений, фантазий, Эльсион Лакар, вторглись слюнявые хари, потные лапы, чумазые лохмотья…

Фейнне сказала:

– Верховодит у них женщина. Она не из наших крепостных. Она хуже всех, но я не хотела бы ее смерти.

– Почему? – осторожно спросил Ренье.

– Потому что она – дочь моей ключницы, – ответила герцогиня. – Ее младшая дочь. Сходство между ними очевидно. Внешнее сходство, я хочу сказать. – Она медленно покачала головой. – Не нужно причинять Танет лишнюю боль. Она и так большую часть своей жизни страдает.

Все это звучало странно, едва ли не безумно. Но Ренье знал, что Фейнне всегда отличалась здравомыслием, и потому не стал подвергать ее рассказ сомнению.

Что касается Радихены, то годы, проведенные рядом с Адобекком, вообще отучили его удивляться. Когда Фейнне закончила говорить, Радихена просто положил книгу в комнате, где они разговаривали, и спустился во двор, чтобы оседлать лошадей.

И только после того, как они вдвоем выехали из замка и направились в сторону болота, минуя благополучные деревни, лепившиеся к стенам замка, Ренье понял: он так и не спросил Фейнне, откуда она узнала о бунте в дальней деревне и о предводительнице мятежа. Ни один гонец за последнее время не появлялся в замке; что до почтовых птиц, то вряд ли крестьяне из «дальней» деревни держали у себя таковых. Так откуда же?

Ответа не было.

* * *

Хорошо укатанная грунтовая дорога пошла под уклон, и скоро копыта лошадей ступили на бревенчатую мостовую. Несомненно, эта дорога доставляла Элизахару немало хлопот: в такой сырости бревна быстро сгнивали, и раз в два-три года настил приходилось полностью заменять.

Радихена ехал чуть поотстав от Ренье. У него был с собой маленький арбалет, вроде женского, и короткий меч в ножнах. Ренье вооружился, помимо шпаги, длинным копьем. Не желая привлекать лишнего внимания к экспедиции, Фейнне взяла это копье в кордегардии сама и сбросила со стены с таким расчетом, чтобы его легко было найти и подобрать.