Посидела она у меня недолго и пошла в мамину спальню, чтобы посмотреть, сидит ли все еще в кустах фотограф, который спрятался там утром. Обнаружив, что его там нет, она ушла.

— Я послала Лиззи выгнать его оттуда, — сказала она, собираясь уходить. — Но он предложил ей десять долларов, если она сможет вызвать тебя на крыльцо с повязкой на голове. Он сказал, что можно завязать полотенце. Это тоже сойдет.

Я рассмеялась, и это несколько ее обидело. В конце концов она ушла. Помню, как я смотрела на нее, когда она выходила из дверей, и улыбалась, глядя на бабочку на заколке, которой она прикалывала к волосам шляпу. Бабочка держалась на кусочке проволоки, подрагивала и поблескивала. И ничто в это утро не предсказывало, что очень скоро я увижу эту бабочку втоптанной в землю, а сама Лидия увеличит список трагических событий.

Во второй половине дня я чувствовала себя значительно лучше. Мама, которая, увидев Лидию, скрылась, все еще была у Ланкастеров. Маргарет должна была пойти на предварительное судебное заседание в связи с убийством бедной Эмили, поэтому в доме кто-то должен был остаться.

Как ни странно, но это был вторник, хотя казалось, что прошло гораздо больше времени. Запах горячих утюгов и влажного чистого белья проникал ко мне в комнату. Время от времени я слышала, как наша прачка, негритянка Лили, ставила утюг на плиту. По всему поселку, несмотря на смерти и прочие неприятности, происходило одно и то же. Наши черные прачки вынимали из бельевых корзин влажное белье, раскладывали его на столах или досках и гладили. Это белье вешали на специальные палки, чтобы оно получше подсохло, а потом складывали. Оборочки гладились специальным утюгом.

Однако ситуация во второй половине дня была довольно странной. Подозрение вдруг переместилось с Джима на Джорджа Тэлбота, к нам в дверь все время звонили репортеры, в доме рядом постепенно угасал мистер Ланкастер, бедная Эмили все еще лежала в морге, и ничего не было известно о том, где золото.

Что касается физических улик, если можно так выразиться, их было не больше полдюжины. У полиции, как я вспоминаю, были только фотографии, сделанные после каждого преступления, отпечатки пальцев на карточках, каждая карточка аккуратно помечена, револьвер, пустая гильза и пуля, а также сундук под кроватью и Джордж Тэлбот, сидевший в полицейском участке! Возможно, где-то была спрятана одежда Джима Веллингтона, запачканная кровью, но этого не могу утверждать. Кроме того, у них были эти теперь уже увядшие травинки, найденные на крыше крыльца. Но кусочек дерева от рамы для сетки от комаров был прикреплен к специальной карточке и тщательно хранился.

Я это знаю, потому что после того, как все было кончено, инспектор подарил его мне!

Но стебелька, найденного в нашем холле, у них не было. Его комиссар полиции отдал Герберту Дину, сказав при этом:

— Бриггс, кажется, думает, что мне нужен салат! В следующий раз он принесет мне розовый цветок герани и попросит его понюхать! Может быть, вы сможете узнать, что это такое, Дин. Хотя не думаю, что это важно… Но возьмите его, если хотите.

Однако в тот вторник у полиции появилась еще одна улика. Полицейские сели вокруг письменного стола и стали думать, что она может им дать. Это была увеличенная фотография отпечатка пальца, снятого со звонка у кровати миссис Ланкастер, то есть отпечатка ее пальца, и еще одна фотография отпечатка, снятого с крышки сундука, в котором находились деньги. Не было сомнения, что это отпечатки одного и того же большого пальца руки. Прокурор, узнав об этом, срочно послал за инспектором и сказал ему, что он молодец.

— Прекрасно работаете, Бриггс. Теперь, думаю, мы должны решить, сама ли старушка вынула деньги из сундука и спрятала где-то или же она обнаружила, что денег нет, и была убита, прежде чем смогла поднять шум. Думаете, нет никакой надежды, что деньги все еще в доме?

— Никакой. Хотя кто-то в этом доме может быть хитрее, чем я думаю. Но…

Тем не менее, они еще раз тщательно обыскали дом, стучали по стенам, исследуя камины и крышу. Но ничего не нашли.

— И конечно, мисс Лу, — сказал мне инспектор позже, — это было только наше предположение, что отпечатки пальцев принадлежат старушке. Только догадки. Как можно это доказать? Мы не хотели просить разрешения на эксгумацию трупа. Семья никогда не согласилась бы. А мы не сняли ее отпечатков до похорон.

У Герберта Дина были вещественные доказательства, которые он не представил полиции: во-первых, перчатки, во-вторых, короткий кусок шпагата, пуговицы и кусок обгоревшего картона, которые он нашел на ничейной земле. Кроме того, у него был лепесток неизвестного растения, над которым работал ботанический факультет местного университета. У него также был тщательно спрятан кусочек довольно дорогой сигары, раздавленный ногой на земле.

Эти улики и одна мыслишка, как он выразился, было все, чем он располагал, когда около четырех часов — мама все еще была у Ланкастеров — Лора Дэлтон позвонила к нам в дверь, отстранила Энни в сторону, поднялась ко мне в спальню и заперла за собой дверь.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

С тех пор я много думала о Лоре Дэлтон. В Полумесяце она была в какой-то степени изолирована от остальных. И не потому, что была чужеродным телом. Она родилась здесь. Но, как заметил Герберт, находилась в подвешенном состоянии, как гроб Магомета, между небом и землей. Лора была слишком молода для тесного триумвирата, состоявшего из моей мамы, миссис Ланкастер и Эстер Тэлбот, а ее замужество создало непреодолимую пропасть между ней и местными старыми девами.

Доктор Армстронг, который пришел к нам в то утро, чтобы проверить мое состояние, выразил по поводу Лоры некоторое беспокойство.

— У нее неподходящий возраст для всех этих переживаний. С головой все в порядке, Лу. Можете спуститься в столовую на обед, если пожелаете. Но мне бы хотелось, чтобы вы немного поговорили с ней. У нее что-то на уме. Она все еще влюблена в Брайана, вы знаете, и что-то ее очень беспокоит. — Он прошел в ванную комнату, тщательно вымыл руки и вернулся в спальню с полотенцем в руках. — Думаю, люди сами создают себе ад на земле, — продолжал он свою мысль. — Они ценят друг друга, а возможно, даже любят. Но они оба очень упрямые. Вот уже двадцать лет, как она