По всем сторонам холмы теперь делались выше, некоторые были такими же большими, как мультяшные дома на нижних полках, но все были непроницаемы и таинственны из-за покрывавшего их льда. В некоторых местах, где иней истончился, лица просматривались как будто сквозь толстое, грязное стекло; лица по большей части детские, но попадались также стилизованные животные и еще какие-то трудноузнаваемые создания, замурованные в холодных грезах. В воздухе висели голоса, призрачное бормотание, которое Орландо сначала принял за игру своего воображения — слабые голоса, зовущие маму, протестующие против темноты — звуки, бродящие по кругу, такие же бесплотные, как ветер, плачущий в трубе.

Окруженный этими печальными, кошмарными голосами, Орландо не был уверен более в том, что же он искал; попытаться задать вопрос одному из этих спящих, попробовать каким-то образом разбудить их — эта мысль была отталкивающей. Он начал думать, что Фредерикс снова оказался прав, что поход в морозильник был ужасной ошибкой… И тут они увидели стеклянный гроб.

Он лежал в центре круга холмов, прозрачный, продолговатый, посеребренный инеем, а не солнцем, под белым покровом, как и остальные обитатели морозильника, но чем-то он выделялся, как будто ждал — как будто именно его им предназначено было найти. Другие голоса стихли, когда друзья приблизились к нему. Все с таким трудом приобретенные Орландо рефлексы сим-мира говорили ему, что нужно опасаться ловушки, и он чувствовал, что Фредерикс рядом с ним напрягся, как струна, однако это место словно опутало Гардинера чарами. Он почувствовал странную беспомощность и обнаружил, что не может отвести взор от гроба и идет прямо к нему. Орландо испытал небывалое облегчение, увидев, как из-под снега появляется обертка и осознал, что это была масленка, старомодная посудина для масла со стеклянной крышкой. Внизу удлиненными буквами, еле различимыми сквозь иней, было написано «СПЯЩАЯ КРАСАВИЦА — прекрасное сливочное масло».

Фредерикс тоже, как видно, впал в какое-то гипнотическое состояние, он не сопротивлялся и не возражал, когда Орландо наклонился вперед и расчистил окошко на стекле. Внутри что-то было, он так и знал — не картинка, а объемная фигура. Орландо протер окно побольше, чтобы увидеть ее целиком.

На ней было длинное, старинного вида зеленое платье, отороченное перьями и усеянное жемчужинками льда. Ее руки были сложены на груди, они сжимали черенок белой розы, лепестки которой облетели и лежали разбросанные на шее и плечах красавицы и на облаке темных волос. Глаза ее были закрыты, кончики длинных ресниц тронуты инеем.

— Она… она такая… печальная, — сказал Фредерикс придушенным шепотом.

Орландо не мог говорить. Его друг был прав, но это казалось совершенно неподходящим словом, все равно что назвать солнце теплым, а океан — сырым. Что-то в выражении рта девушки, в смутной сосредоточенности ее черт, словно вырезанных из слоновой кости, делало ее похожей на памятник спокойному несчастью; даже в смерти она была гораздо глубже заключена в свое горе, чем погребена в стекле и льде.

Потом глаза ее открылись — темные, поразительно темные, но замутненные морозом, так что она смотрела словно сквозь туманные окна. Сердце Орландо прыгнуло в груди. Казалось, то, что видели эти глаза, было ужасно, ужасно далеко.

— Вы… незнакомцы, — раздался вздох. Голос, казалось, шел отовсюду — и ниоткуда. — Незнакомцы…

Фредерикс разинул рот и замолчал. Орландо заставил себя говорить.

— Мы… мы… — он остановился, не уверенный в том, что могут передать простые слова. — Мы…

— Вы пересекли Черный Океан. — Ее лицо, как и тело, оставалось без движения, а темные глаза были неподвижно направлены вверх, глядя в никуда, но Орландо показалось, он чувствовал: где-то она боролась с чем-то, птица, запертая в старинной комнате. — Но в вас есть что-то отличное от других…

Вокруг стеклянного гроба вдруг поднялся туман, скрыв ее из виду.

— Зачем вы пришли? Зачем вы разбудили меня? Зачем вы вернули меня в это ужасное место!

— Кто ты? — спросил Орландо. — Ты — настоящий человек? Ты заперта здесь?

— Я всего лишь тень, — вздохнула она. — Я — ветер в пустоте. — В словах ее сквозила страшная усталость, как будто женщина объясняла что-то, что никак не могло повлиять на ход событий. — Я… царица ветров и тьмы. Чего вы хотите от меня?

— Где… — Фредерикс изо всех сил старался совладать с голосом, который отчего-то срывался на писк. — Где наши друзья? Мы потеряли наших друзей.

Долго, долго стояла тишина, и Орландо стал опасаться, что она снова погрузилась в грезы, но туман немного разошелся, и он увидел, что ее темные глаза по-прежнему открыты и пристально глядят во что-то невидимое.

— Всех вас призвали, — сказала она. — Вы найдете то, что ищете, когда солнце скроется за стенами Приама. Но вас ждет и Иной. Он близко, но он и далеко. Он идет.

— Идет? Кто идет? — Орландо наклонился вперед, как будто близость могла внести больше ясности. — Идет — когда?

— Он идет сейчас. — От слов, сказанных с отстраненной беспечностью, Орландо пробрала дрожь, не имеющая никакого отношения к морозу. — Он уже здесь. Он — Тот, Кто Спит. Мы — его кошмары. Ты тоже снишься ему.

— О чем это она?.. — спросил Фредерикс, в тревоге теребя Орландо за руку. — Кто идет? Сюда?

— Дайте мне снова заснуть, — сказал голос, в нем появился легчайший оттенок капризности, как у ребенка, которого взрослые непонятно зачем вытащили из постели. — Дайте мне заснуть. Свет так далеко…

— Мы найдем наших друзей у Приама… у чего? — спросил Орландо. — У стен Приама?

— Он идет, — ее голос делался тише, — Пожалуйста, отпустите меня. Разве вы не понимаете? Я… потеряла… свою… — Остальные слова были сказаны так тихо, что разобрать их было невозможно. Веки ее опустились, скрыв огромные темные глаза.

Пока они стояли, снова поднялся туман и полностью скрыл гроб, Орландо повернулся к Фредериксу, но с трудом разглядел его, хотя друг стоял всего лишь на расстоянии руки. Долгое мгновение Орландо чувствовал, как на него давит груз сокрушающей печали, чужого несчастья, и это ощущение лишило его дара речи.

— Я думаю, нам надо идти, — заговорил он наконец. Свет изменился, и все вокруг стало другим — мгновенно, необъяснимо.

— Орландо?..

Голос Фредерикса раздался словно откуда-то издалека. Орландо протянул руку, сначала нашаривая, потом отчаянно пытаясь схватить, но его пальцы ни к чему не прикоснулись. Друг исчез.

— Фредерикс? Сэм?

Туман вокруг Орландо стал светиться рассеяным мерцанием, которое сделало весь мир прозрачным, как будто он оказался в центре куска кварца. Свет, который поначалу был просто ярко-белым, сгустился, приняв цвет, не имеющий названия, — в невообразимом спектре, где отсутствовал бы красный, этот цвет оказался бы между лиловым и оранжевым. Ужасный страх, как удар тока, пронзил Орландо, сметя все его ощущения — он не знал, где верх, где низ, стены и пол исчезли, сам свет стал бездной, пустотой, где он был единственным живым существом и бесконечно падал в ужасное ничто цвета апельсина с лавандой.