– Ох нет, не так, как ты подумал! Ложь и правда поменялись местами, а я оставила все как есть, потому что правда стала для меня невыносима; проще было позволить тебе верить в то, что перед тобою лгунья и мошенница, нежели… нежели оказаться с тобой лицом к лицу в истинном своем обличье. Понимаешь, – докончила я, – я и в самом деле Аннабель Уинслоу.

– Вот как?

– Ты… ты мне не веришь?

– Мне небезынтересно следить за этой твоей рискованной игрой. Но боюсь, сегодня я не в том настроении.

– Но я в самом деле Аннабель! Она – это я!

– Уверяю тебя: если ты останешься, у тебя будет масса возможностей это доказать.

Голос мой мало-помалу вырывался из-под ненадежного контроля.

– Так ты, чего доброго, и сам окажешься в положении крайне неловком!

– Она еще и шантажирует! – расхохотался Адам.

– Нет, ох нет! Я всего лишь имела в виду, что могут возникнуть вопросы, ответить на которые смогу только я… и ты. Если бы ты испробовал этот путь… – Я с размаху ударила кулаком по металлической обшивке радиатора и воскликнула: – И зачем только я затеяла эту распроклятую глупость? Могла бы знать заранее… да и знала! А еще Жюли называют романтичной глупышкой! Когда же я наконец повзрослею? Письма в дупле старого дуба, свидания в беседке, а теперь, когда следовало бы подумать здраво, еще и это… эта идиотская, трижды идиотская затея… я-то надеялась почувствовать себя в безопасности, а в результате умираю со страху! Хорошо же! – яростно обрушилась я на него. – Итак, ты мне не веришь? Давай, сорви с меня маску! Какие вопросы ты заготовил?

Адам постоял там еще мгновение, отрешенно глядя в пространство, точно контуженный. Затем, не говоря ни слова, развернулся на каблуках и вышел из подсобки.

Я обнаружила, что стою, прислонившись к прохладному металлу радиатора. Дрожь утихла, но я начала мерзнуть; на коже выступила испарина, я чувствовала себя разбитой, опустошенной, точно после приступа рвоты. Истерзанный мозг не в состоянии был ни о чем помыслить, кроме разве смутного желания поскорее добраться до постели и уснуть.

– Ба, кого я вижу! – раздался позади голос Кона.

Даже в том состоянии я медленно обернулась и посмотрела на него – надо думать, недоуменно и тупо.

– Где ты был? – Голос мой напрягся. – Много ли тебе удалось услышать?

Кон расхохотался и вальяжной походочкой вышел из внутреннего ангара на свет. Он казался вполне спокойным, даже чересчур спокойным; глаза его лихорадочно блестели, в лице отражалась уверенность. Рассеченная в уголке губа и припухшая царапина лишь придавали ему некое ухарское обаяние.

Он подошел ко мне вплотную и остановился, засунув руки в карманы, взад-вперед покачиваясь на каблуках, – грациозный, прекрасно владеющий собой.

– О, я держался на почтительном расстоянии! Я подумал, что нам с Форрестом толковать вроде бы не о чем. А еще я подумал, что ты, лапушка, управишься с ним получше моего. И похоже, не ошибся, верно, сокровище мое? Это ты отключила машину?

– Я. Неплохое ты себе сымпровизировал алиби на случай убийства, Кон.

Лихорадочно блестящие глаза на мгновение сощурились.

– Кто ведет речь об убийстве?

– Я веду. Ты включил моторы и свет тоже, так, чтобы было видно и слышно из дома, а затем бегом поднялся вверх по реке, перешел по камням на ту сторону и подстерег Жюли на прогалине.

– А если и так? – Сощуренные глаза недобро отсвечивали. Раскачиваться он перестал. Внезапно я осознала то, что следовало понять куда раньше, еще до того, как Кон подошел вплотную. Он напился и был пьян. В дыхании его отчетливо ощущался запах виски. – А если и так? – мягко осведомился ирландец.

– Адам был прав. Ты и в самом деле намеревался убить ее, Кон.

Последовала недолгая пауза. Взгляда Кон не отвел.

– А если и так? – тихо повторил он.

– Одно могу сказать, – твердо заявила я. – Если ты думал, что я потерплю подобные штучки, ты, верно, слабоумный дурень. Или ты вообще не даешь себе труда задуматься? Ты сам недавно говорил, что, дескать, уверен в моей порядочности, помоги нам всем Господи, потому что иначе побоялся бы ввязываться в мою затею. Так вот, бестолковый ты уголовник-неумеха, неужто ты и впрямь думаешь, что я позволю тебе убить Жюли? Да я камня на камне не оставлю от всей аферы, да и себя не пощажу!

Кон снова расхохотался, нимало не смутившись.

– Хорошо, моя прелесть, убийство исключается. Но я, знаешь ли, вовсе не такой идиот, как тебе кажется. Тебе полагалось пребывать в полном неведении. О, поутру ты вольна была заподозрить все, что угодно, когда тело бедняжки-утопленницы вынесло бы на гальку, да только что тут докажешь? Ты бы молчала как рыба да держалась за дедушкину руку, верно?

– Ох, боже мой, – воскликнула я. – И подумать только, что нынче вечером я тебя даже пожалела, уж больно одиноким ты казался!

– Ну что ж, хуже ведь никому вроде не стало, верно? – бодро отозвался Кон. – Ежели не считать подарочка на память от Форреста. – Он коснулся щеки. – Тебе удалось-таки заткнуть ублюдка?

– Не знаю.

Кон снова принялся раскачиваться взад-вперед. Где-то в глубине этих лихорадочно блестящих глаз затаился смех, и еще – настороженность, и еще – задумчивая сосредоточенность, от которой у меня по коже почему-то побежали мурашки.

– «Адам», я не ослышался? С какой стати ты зовешь его Адамом, лапушка?

Сердце мое дрогнуло, и к горлу подступил приступ тошноты. Я заговорила и с облегчением убедилась, что голос мой звучит вполне ровно и очень устало:

– Это единственное, на чем вы с Лизой споткнулись. Похоже, они с некоторых пор звали друг друга просто по имени. Когда я сегодня зашла за клубникой, он окликнул меня как Аннабель… А теперь я иду в дом. И разговаривать с тобой не стану. Я с ног валюсь, а ты не в том настроении. Поговорим днем: время терпит. Повезло тебе, что ничего серьезного не случилось, хоть ты такой удачи и не заслуживаешь; и я даже предположить не берусь, что предпримет завтра Адам Форрест, но в данный момент мне, по чести говоря, все равно.

– Умница ты моя. – Голос его звучал хрипловато. Не успела я понять, что происходит, как руки его легли на мои плечи. Сапфирово-синие, искрящиеся смехом глаза, осененные роскошными ресницами, лишь самую малость увлажнились от выпитого. – А ведь ты красавица, acushla[62], ты об этом знаешь?

– Боюсь, это неизбежно, ежели у меня весь день перед глазами Жюли.

Кон просиял белозубой улыбкой:

– Вот и славно. Да только ты и Жюли затмеваешь, Иисусом клянусь, что так. Послушай-ка…

Я застыла недвижно, никак не отзываясь на прикосновения его ладоней.