– Город пал! Город пал!

Из уст каждого, кто защищал Константинополь, вырвался отчаянный вопль, но еще громче были донесшиеся издалека торжествующие крики турок.

Даже Дука не смог потом выяснить, как это произошло и кто был в конечном счете в этом виноват. Можно лишь предположить, что тот или иной защитник города, возвращаясь через калитку из очередной вылазки против неугомонных турок, пытающихся преодолеть ров, оставил калитку незапертой.

Кто-то впоследствии станет утверждать, что имело место предательство и что какому-то иуде из числа защитников города пообещали турецкие монеты и женщин на выбор. Какой бы ни была на то причина, через оставленную незапертой калитку хлынула первая волна потока, которому предстояло смыть христиан в море, – прочь от территории, когда-то называвшейся Византией.

– Город пал! Город пал!

Этот крик, душераздирающий и ужасный, распространялся подобно огню и достигал слуха горожан, прячущихся в своих полуразрушенных домах или стоящих на разбитых в кровь коленях в церквях.

Джон Грант побежал обратно к своей лошади и стащил Ямину с седла. Он посмотрел ей прямо в глаза, впервые не зная, как ему следует поступить.

– Пойдем со мной, – сказала она и повела его прочь от крепостных стен, к воротам дворца.

Последние минуты спокойствия в Великом Городе – Царе городов – прошли в полутемном нутре собора Святой Софии.

Этим ранним утром здание, похожее на скалу – или же на гору – и возведенное девять веков назад византийским императором Юстинианом, как бы замерло в ожидании. Огни святого Эльма исчезли, словно их кто-то погасил, и теперь к запаху ладана примешивался запах того странного пламени, которым недавно был объят купол храма.

Этот собор, расположенный в трех милях от стен, обращенных к суше, являлся для турок самой заманчивой добычей, и они устремились к нему по улицам города, останавливаясь только для того, чтобы убивать, грабить и насиловать. В старинных турецких народных легендах говорилось, что тех, кто захватит Константинополь, в этом городе ждут неисчислимые сокровища, хранящиеся в подвалах собора Святой Софии, – целые горы золотых слитков и драгоценных камней.

А у жителей города были свои легенды, в которых утверждалось, что ворвавшиеся в город мусульмане могут дойти лишь до гигантской колонны, на вершине которой установлена статуя сидящего на коне императора, – и не дальше. Любому захватчику, осмелившемуся дойти до этой колонны, преградит путь ангел, держащий в руке пылающий меч. Здесь, в тени собора Святой Софии, неверные будут убиты и отправлены прямиком в преисподнюю.

Верующие ждали этого момента. Все их мысли о свадьбе принца и принцессы испарились, как испаряется на листке роса под лучами восходящего солнца. Внутреннее пространство собора, этот драгоценный темный кристалл, был теперь заполнен людьми, которые не томились в предвкушении торжественных мероприятий, а дрожали от страха и отчаяния. Священники закрыли двери и покрепче заперли их на засовы.

Здесь, в полумраке храма – то ли под самым куполом, то ли вокруг колонн – отражались эхом все голоса, раздававшиеся на протяжении веков: испуганные восклицания тех, кто искал себе убежище; удивленные возгласы викингов, чувствующих себя маленькими букашками по сравнению с таким невообразимо огромным замкнутым пространством; робкое бормотание русов, не знающих, какие молитвы им произносить, но осознающих, что они нашли место, в котором Бог живет среди людей.

Все, что когда-то происходило в соборе Святой Софии, впиталось в его стены и его священный воздух.

Сотням людей, которые собрались под этим куполом, оставалось лишь молиться. Они и молились, когда началось самое страшное. Мехмед пообещал своим воинам, что даст им три дня на разграбление Константинополя, но в городе едва хватило бы жителей, чтобы турки могли утолить жажду крови, накопившуюся у них за несколько недель осады.

Какие бы безжалостные и извращенные зверства ни совершались где-либо раньше, они не могли превзойти того, что творили воины Христовы в другие времена в этом и в других городах. Крестоносцы-франки разграбили и опустошили Константинополь в 1204 году. Византийцы делали то же самое по отношению к городам своих врагов.

Однако в Константинополе на двадцать девятый день мая 1453 года настал настоящий конец света.

Турки-османы устремились к собору Святой Софии, и никакой ангел не преградил им путь. Двери собора были быстро выломаны с помощью топоров. Из собравшихся в соборе людей в нем умрут лишь немногие – большинство будет связано веревками, цепями и даже обрывками их собственной одежды и уведено в рабство. Как и бульшая часть остальных жителей города – богачей и бедняков, знати и простолюдинов, – они станут товаром и будут проданы на рынках османского государства.

Живя уже совсем другой жизнью в новом для них месте, некоторые из них будут вспоминать (и будут готовы поклясться в правдивости своих утверждений хоть на целой стопке библий), что они собственными глазами видели, как священники взяли из алтаря священные сосуды и зашли за алтарь. Перед ними в стене вдруг появился дверной проем, они прошли через него в какое-то безопасное место, а затем дверной проем исчез – как будто его там никогда и не было.

Когда всех находившихся в соборе людей выведут наружу, турки примутся за его разграбление. Они станут искать горы золотых слитков и драгоценных камней, но не найдут их, а потому начнут тащить из храма вообще все, что только можно унести. При дележе добычи они станут яростно драться друг с другом, проливая кровь своих товарищей ради того, чтобы урвать себе побольше.

Проезжая с триумфальным видом по городу и слыша при этом звенящий в ушах крик «Фатих!» – «Завоеватель!», Мехмед увидит истинное лицо того, что он ранее мог наблюдать лишь издалека. Мечтая с детских лет о Константинополе, как до него мечтали его отец и отец его отца, он обнаружит пустую скорлупку, ставшую таковой из-за слабости и бестолковости людей.

Большие здания, некогда прекрасные площади и внутренние дворы, дворцы, колонны и статуи, даже ипподром и собор Святой Софии – все это покажется ему похожим на потрескавшиеся кости существа, умершего от всех семи смертных грехов.

Он слезет с коня перед дверьми собора Святой Софии и поклонится там Богу. Он войдет в собор, ахнет от его великолепия, созданного жадностью, завистью и ненавистью, поднимется аж до купола, посмотрит на дымящийся и залитый кровью город и осознает, что теперь весь этот город принадлежит ему.

Он посмотрит на печальную процессию, состоящую из десятков тысяч рабов – мужчин, женщин и детей. Он посмотрит на пылающие костры и поднимающийся от них дым, а затем обратит свое внимание на воды бухты Золотой Рог и Мраморного моря и увидит, как корабли, заполненные беженцами, уплывают в Венецию и вообще на Запад, уже пребывающий в трауре.

Он осознает, что наконец-то весь этот город стал принадлежать ему и что Аллах выплюнул кость, которая находилась в его горле. Мечта Мехмеда II сбылась, а вместе с этим его сладкие сны сменились суровой действительностью.