Они нашли миссис Сноу в курятнике. Она кормила цыплят и выглядела настолько нехорошо, что казалось, у нее нет сил даже бросать зерно. Она была крупной, полной женщиной с румяным лицом, и призналась, что чувствует легкий жар. Шаман с ходу определил, что у нее поднялась температура, и заметил, что она испытала облегчение, когда он отправил ее в постель, хотя и утверждала всю дорогу до дома, что это вовсе необязательно.

Она сказала ему, что ощущает тупую боль в спине весь день, а то и дольше; также у нее пропал аппетит.

Все же Шаман волновался, а потому постарался успокоить ее и попросил немного отдохнуть, в то время как мистер Сноу поухаживает за цыплятами и всей остальной птицей. Он оставил им бутылочку тонизирующего средства и сказал, что навестит их и завтра. Сноу попытался его убедить, когда Шаман отказался от платы, но тот твердо стоял на своем.

— Не нужно никаких денег. Я ведь не ваш постоянный лечащий врач. Просто проезжал мимо, — сказал он, не представляя, как можно брать деньги за лечение болезни, которой, возможно, бедная женщина заразилась от его отца.

Последней его остановкой стал монастырь Святого Франциска Ассизского.

Матушка Мириам, казалось, была искренне рада его видеть. Когда она предложила ему присесть, он устроился на деревянном стуле с прямой спинкой, на котором ему доводилось прежде сидеть, когда он приезжал сюда с отцом.

— Так ты приехал присмотреть за отчим домом? — спросила она.

— Сегодня у меня было очень много дел. Я пытаюсь узнать, не мог ли отец заразить кого-то еще в Холден-Кроссинге тифозной лихорадкой. Вы с сестрой Марией Бенедиктой не обнаружили у себя тревожных симптомов?

Матушка Мириам покачала головой.

— Нет. Да я и не думаю, что мы могли заразиться. Мы ведь привыкли ухаживать за любыми больными, как и твой отец. Так, наверное, и с тобой дело обстоит, ja?[24]

— Да, думаю, именно так.

— Надеюсь, Господь защитит нас.

Шаман улыбнулся:

— Надеюсь, так и будет.

— Тебе часто доводилось лечить брюшной тиф в той больнице, где ты сейчас работаешь?

— Не раз и не два. Мы содержим людей с заразными заболеваниями в отдельном здании, подальше от остальных.

— Ja, это весьма разумно, — ответила она. — Расскажи мне подробнее о вашем заведении.

И он начал рассказывать ей о Юго-Западной больнице в Огайо, начав с работы медсестер, что интересовало ее более всего, а затем перешел к штату терапевтов и хирургов, закончив отделением специальной патологии. Она задавала вопросы, потому их беседа сильно затянулась. Он поделился с ней опытом работы хирургом с доктором Бервином; рассказал и о главном враче отделения патологии — Барни Мак-Говане.

— Да, ты прошел неплохую подготовку и получил ценный опыт. И что же теперь? Ты останешься в Цинциннати?

Шаман неожиданно для самого себя начал рассказывать монахине, что этот же вопрос ему задала и Альма Шрёдер, и о том, как он растерялся, пытаясь на него ответить.

Матушка Мириам с любопытством взглянула на него:

— И почему же тебе так сложно ответить на этот вопрос?

— Когда я жил здесь, мне всегда чего-то не хватало, я чувствовал себя глухим среди тех, кто может слышать. Я любил, просто обожал своего отца и хотел быть похожим на него. Я жаждал выучиться на доктора, работал, боролся, хотя все — даже мой собственный отец — в один голос твердили, что я не смогу, — начал он. — Я всегда мечтал стать врачом. Я уже давно воплотил свою мечту в жизнь и теперь достиг даже большего, чем ожидал. Теперь у меня есть все, о чем я мечтал, и я снова вернулся в родной дом, который люблю. Но я считаю, что это место на самом деле будет всегда принадлежать лишь одному доктору — моему отцу.

Матушка Мириам кивнула.

— Но его больше нет, Шаман.

Шаман промолчал в ответ. Он почувствовал, как его сердце забилось быстрее, будто он впервые услышал весть о кончине отца.

— Я бы хотела, чтобы ты сделал для меня кое-что, — сказала она и указала ему на кожаное кресло. — Пересядь-ка туда, он всегда сидел на этом месте.

Неохотно, даже неловко он поднялся с деревянного стула и пересел на обитое кожей кресло. Она выждала немного и спросила:

— В этом кресле не так уж и неудобно, да?

— Оно довольно уютное, — ровным тоном ответил он.

— И ты отлично в нем смотришься, — мягко улыбнулась она и затем дала ему совет, который почти слово в слово совпал с тем, что сказал ему Гус Шрёдер. — А почему бы и не подумать о том, чтобы остаться?

По пути домой он заехал к Говардам и купил бутылку виски.

— Сожалею о твоей утрате, — смущенно пробормотал Джулиан Говард; Шаман лишь кивнул в ответ, потому что сказать здесь было нечего. Молли Говард сказала, что их сын, Мэл, должно быть, вместе с Алексом присоединился к армии конфедератов, потому что от них обоих не было ни одной весточки с тех пор, как они сбежали из дому.

— Я тут подумала, будь они среди наших, хоть кто-то из них черкнул бы нам пару строк, — предположила она, и Шаман согласился с ее словами.

После ужина он занес бутылку виски в хибару Олдена, пытаясь наладить с ним отношения. Он даже сам сделал пару глотков из хрупкого стакана, зная, что Олден не любит пить один, когда у него есть компания. Он подождал, пока старик выпил пару стаканов, и лишь тогда осмелился вновь завести разговор о ферме.

— А почему вы с Дагом Пенфилдом взялись за всю эту тяжелую работу именно в этом году?

Ответ последовал незамедлительно:

— К этому все шло уже много лет! У нас почти не бывает урожая, удается продать лишь пару овец, а ведь могли бы взять больше животных, стричь их и продавать больше шерсти. Я пытался уговорить на это твоего отца как раз перед тем, как он ушел в армию, но мне так и не удалось.

— Хорошо, давай обсудим. Сколько мы получим за каждый фунт шерсти? — спросил он, вынимая из кармана блокнот и карандаш.

Почти целый час они посвятили деловым вопросам: качество получаемой шерсти и возможная прибыль, а также спрос на рынке, который возникнет после войны; они поговорили о расширении угодий для разведения овец, разделении обязанностей по уходу за ними и оплате труда. Когда они закончили, весь блокнот Шамана оказался исписан расчетами.

Олден заметно успокоился, но все же заметил:

— А теперь ты, наверное, скажешь мне, что скоро вернется Алекс, и картина полностью изменится, потому что этот парень — настоящий трудяга. Но вся правда в том, что он сейчас может лежать где-то на юге мертвым, и ты это знаешь не хуже меня, Шаман.

— Это так. Но я буду считать его живым до тех пор, пока не услышу об обратном.

— Господи, конечно. Но лучше не рассчитывать на него, когда планируешь расширять что-то на будущее.