От всего этого великолепия у меня резко закружилась голова.

– Уф… Постоим немного? – взмолилась я, инстинктивно прижимаясь к перилам.

Йен кивнул – и как-то непринуждённо встал между мной и толпой, отсекая бурный человеческий поток. Показалось даже, что стал потише; мыльные пузыри летели над нами, ещё выше – птицы, а над ними – крохотный, то и дело пропадающий за облаками самолёт. Река внизу плескалась, играла, переливалась, и блики отражённого света изменчивыми пятнами скользили по лицу Йена, склонившегося так близко…

– У тебя карамель на щеке, – произнёс он взрослым низким голосом и вдруг провёл языком по моей коже – горячее, размашистое, влажное прикосновение.

Я даже не поняла, когда это переросло в поцелуй, и очнулась только тогда, когда поняла, что лезу ему в джинсы.

– Стоп, – отстранилась я, тяжело дыша, и стёрла пальцами влагу в уголке рта. И пошутила неловко: – Это вообще законно? Мы вроде сейчас несовершеннолетние.

Глаза у Йена пылали, как фонари, а губы были алыми, словно накрашенными. Длинные волосы рассыпались по плечам, и с запозданием я осознала, что чёрную ленту с них сдёрнула сама, своими руками.

И до сих пор держу.

– Тебе всё равно тридцать один, а мне – сто четыре, – ответил он наконец и щёлкнул меня по кончику носа. – А если говорить о чистой физиологии, солнце моё, то сейчас мы ровесники. Никакого криминала, всего лишь невинные гормоны.

Вот ведь… ловкач. Ещё и улыбается…

– Знаешь что, милый? – с нежностью откликнулась я и очень осторожно повязала ленту ему на шею, соорудив роскошный бант. – Тебе надо запретить употреблять слово «невинный». Вообще, в принципе, в любом контексте. Дабы не создавать дисбаланса в мире и не вызывать у собеседника когнитивный диссонанс. И давай хотя бы в первый день попытаемся сделать вид, что мы приехали сюда ради расследования.

– Технически это уже пятый день, – машинально возразил Йен и зажмурился, когда очередной солнечный блик попал ему на глаза. – Мы не занимались любовью почти неделю. Какое-то катастрофическое начало медового месяца.

Я честно пыталась не засмеяться, но, разумеется, не преуспела.

Как он меня не пришиб – даже не знаю.

Исключительно для очистки совести – и чтобы поскорее освободить время для более приятных дел – Йен внимательно изучил мост, но никаких подозрительных чар на нём не обнаружил, кроме «примитивного деревенского» заговора для хорошего настроения да пары прелестных зачарованных замочков с ноготь размером, видимо, повешенных отнюдь не простыми смертными. Пока он осматривал их, пытаясь угадать, кто из романтично настроенных обитателей Запретного Сада успел смотаться в Сен-Жюстен и когда, я прошла немного вперёд. У спуска с моста обнаружился источник мыльных пузырей – улыбчивый молодой человек, который выпускал их с помощью странной конструкции – сетки с ячейками разных размеров, насаженными на палки. Он просто макал её в ведро, потом распрямлял, а дальше ветер делал всё остальное.

Просто и эффектно.

Заглядевшись, я упустила счёт времени. И, лишь записывая пятое по счёту короткое видео для блога, осознала, что Йен до сих пор меня не нагнал. Около решётки с зачарованными замочками его не было, и над толпой нигде не возвышалась розовая макушка… Он что, пропал?

Серьёзно?

– Дурацкая шутка, – пробормотала я, по двадцатому разу проходя коротенький отрезок между местом, где мы расстались, и точкой съёмки. – Совершенно идиотская… Йен? Йен!

На мои крики обернулась большеглазая малявка с огромным мотком сахарной ваты – но и только.

Честно говоря, ощущала себя персонажем какого-то малобюджетного фильма ужасов. Бравурная шарманка чуть в отдалении; солнце, которое то ослепляло, то скрывалось за рваными облаками; река внизу, похожая на раздроблённое зеркало; запах сырости, камня и металла; мост, будто бы дрожащий и гулко вибрирующий, эхом откликающийся на тысячи шагов… Всё было таким ирреальным, что холодок пробегал по спине.

Минут через пять до меня дошло, что Йен исчез по-настоящему, и тогда я наконец взяла себя в руки и собралась с мыслями.

В конце концов, случались вещи и похуже.

Немного беспокоило то, что на телефонный звонок он не отвечал – механический женский голос раз за разом упорно сообщал, что вызываемый номер не существует. Наверное, если б я не прочитала чуть раньше несколько похожих историй на форуме, то перепугалась бы всерьёз, а сейчас просто собралась с духом и набила сообщение: «Перезвони, как сможешь». И – начала прогуливаться по мосту, от одного берега до другого, без особой цели и никуда не торопясь. Вскоре накатило ощущение зыбкого, вязкого безвременья – наверное, из-за однообразной музыки, которая снова и снова повторялась по кругу, и даже сбивалась мелодия в одних и тех же местах.

– Естественно, это же шарманка, – пробормотала я обессиленно и облокотилась на перила. Ленты, повязанные к прутьям, трепетали на ветру. Надо мной пролетела целая стая мыльных пузырей – на тонких, влажных боках дрожала радуга, а внизу, по брусчатке, скользили призрачные тени. – По сути – большая музыкальная шкатулка… А я в ней заперта. Или всё-таки он?

Логично было бы уйти с моста и поискать Йена в другом месте, но мной овладел противоестественный страх: казалось, что если не выдержу и сбегу сейчас, то мы больше не встретимся. От приступа тревоги зрение начало искажаться; мир словно отразился в кривом зеркале – я смотрела на него глазами медиума, не обычного человека, и рефлекторно пыталась отыскать потерянные души. Но, похоже, в Сен-Жюстене действительно никто не умирал на улицах, потому что я так ничего и не увидела…

Стоило мне так подумать, как на периферии видимости проскочил чёрный пушистый шарик размером с мяч для тенниса.

Я тут же рванулась за ним, пытаясь не упустить, и сама не заметила, как сошла на берег. Толпа между прилавками стихийной ярмарки была ещё более плотной, чем на мосту, и вскоре прыгучий чёрный шарик затерялся среди множества ног. Я остановилась, чтобы перевести дух, и тут в кармане пиликнул телефон.

И – померещилась вдали розовая макушка.

– Йен, – выдохнула я с облегчением и, протолкавшись локтями через толпу, обняла его со спины. – Слушай, у меня чуть сердце не остановилось, хотя знала же, что всё закончится хорошо… Йен?

Лицо у него было таким сосредоточенно-задумчивым, что от этого кожа мурашками покрылась.

– Итого два с половиной часа, – отстранённо произнёс