и срежут. Он умрет в самом темном месте, и боги не увидят его. Его голова останется вместе с телом, и душа никогда не освободится. Интересно, поймет ли кисианка, насколько ужасна эта участь.

– Через два часа после заката, – сказала Эзма. – Здесь. Сегодня. Нам разрешили закрыть окна ставнями, чтобы не проникал лунный свет.

Не получив ответа ранее, она, похоже, уже не ожидала его и с довольной улыбкой ушла.

– Рах, – начала Лашак, но я уже был на полпути к двери, из которой вышла Эзма.

Два императорских гвардейца настороженно наблюдали за моим приближением.

– Я хочу видеть императрицу, – сказал я и указал на дверь. – Скажите, что Раху э'Торину нужно поговорить с ней.

Они переглянулись и как будто поняли общий смысл моих слов: один приоткрыл дверь и что-то сказал, а второй наблюдал за мной, держа руку на рукояти меча. Если бы Мико отказала, я мог бы попытаться вломиться внутрь, но, несмотря на множество ожидавших ее людей, меня впустили.

Я думал увидеть там главного министра или хотя бы пару гвардейцев или генерала Рёдзи, но императрица Мико была одна. Она облачилась в церемониальную одежду – алый шелковый плащ с золотыми застежками, но, несмотря на величественный вид, ее губы растянулись в широкой улыбке.

– Рах! – воскликнула она и обхватила меня за шею, прижимая к себе.

Не ожидая даже вежливого приема, не говоря уже о таком теплом, я растерялся, а она поцеловала меня. От ее неистовости у меня подогнулись колени. Столько всего изменилось, и в то же время не изменилось ничего. Запах ее волос, тепло ее тела, ее сила и решимость – словно наркотик, которым мне никогда не насытиться. Я и не думал, что желание может пробиться сквозь страх, ярость и отвращение, которые оставила во мне Эзма. Мы с Мико слишком часто оказывались близки к тому, чтобы быть вместе, и я хотел, чтобы сейчас настал этот момент и я наконец отдался желаниям своего тела, но не мог.

Хотя я уже взял ее лицо в ладони и желал всем сердцем, я схватил ее за плечи и отстранил. Она прервала поцелуй, задохнувшись, и застыла, неуверенно глядя на меня снизу вверх и не зная, куда деть руки.

– Рах?

– Гидеон.

– Гидеон?

– Ты не можешь отдать его Эзме.

Она нахмурилась, и в тысячный раз с нашей встречи я пожалел, что мы так плохо понимаем друг друга. Как я мог объяснить? Как мог умолять ее о пощаде? Как без слов выразить, что я чувствую?

Я жестом попросил ее подождать и поспешил к двери. Нуру все еще стояла с Лашак и императрицей Сичи.

– Пожалуйста, переведи. Это важно, – попросил я.

Длинноволосая седельная девчонка вопросительно посмотрела на свою спутницу, и та кивнула, что только усилило мою неприязнь к изнеженной кисианке, на которой женился Гидеон.

Нуру с опаской последовала за мной внутрь. Императрица Мико не пошевелилась.

– Скажи ей, что она не должна позволять Эзме решать судьбу Гидеона.

Нуру поклонилась императрице и начала переводить, но вместо моей горячности она говорила уважительно и сдержанно, как настоящая кисианка.

– Я не понимаю, – ответила императрица. Она стояла там, где я ее оставил, ее руки замерли. Руки, которые несколько мгновений прижимали меня к себе. – Разве не левантийцы должны определять его участь?

– Конечно, если бы нас направляла истинная заклинательница лошадей. Если бы мы могли полагаться на ее суждения. Если бы…

Я вздохнул, поддавшись разочарованию. Нет таких слов, какими я мог бы заставить ее понять.

Нуру перевела, но я не закончил предложение, и Мико вопросительно посмотрела на нее. Нуру ответила своими словами, и я пожалел, что не могу доверять ей и должен спросить, что она сказала.

– Я просто объяснила, что Эзма изгнанница, но это ей и так уже известно, а заклинатель лошадей – вершитель судеб, что она вполне понимает, – раздраженно ответила Нуру. Несомненно, ей, как и Тору, надоело постоянно присутствовать при подобных разговорах и быть нужной только из-за умения переводить. – А сейчас она спрашивает, согласен ли ты с решением Эзмы относительно судьбы Гидеона.

– Нет.

Мико наконец опустила руки, как будто признавая, что теперь это встало между нами, хотя я все еще чувствовал вкус ее губ.

– Я знаю, что он твой брат по гурту, – перевела Нуру. – Но он отнял у меня империю. Мой народ…

– И избавил твою империю от чилтейской армии. Разве он нападал на тебя с тех пор? Или же он пытался заключить мир с твоим народом?

Императрица Мико отвернулась, между ее бровей залегла складка, которую я так хотел бы разгладить. Но она должна меня выслушать.

– Нуру, расскажи ее величеству об Отторжении, пожалуйста.

Поначалу нерешительно, Нуру начала объяснять. Я наблюдал за лицом Мико, гадая, достаточно ли времени она провела с нами, чтобы понять всю глубину бесчестья. Ее взгляд метнулся ко мне, в выражении лица появилась настороженность, поскольку Нуру, похоже, не упустила ни единой детали.

– Разве ты не можешь поговорить с ней об этом? – спросила Мико, когда рассказ был окончен.

Я горько рассмеялся.

– Она считает меня угрозой и пойдет на все, чтобы причинить мне боль, даже если для этого нужно будет использовать других людей.

Мико долго молчала. Она стояла в своих великолепных доспехах, ее волосы были заколоты изящными шпильками, и смотрела на меня, а я смотрел на нее, гадая, не конец ли это.

– Мне жаль, – произнесла она левантийские слова, которым я научил ее и с таким удовольствием слушал из ее уст.

– Жаль?

Во мне остался только гнев, на все и ни на что. На Эзму, Лео и Гостей. Но также и на Сичи, Мико, Дишиву и Нуру, на мир, который продолжал разрывать на части мое представление о том, кто мы такие.

– Она говорит, что решения приняты, и она ничего не может сделать, – перевела Нуру.

– Она ничего не может сделать? – Слова вырвались из меня на волне кипящей ярости. – Ничего не может сделать? Ты же императрица! Это твоя империя. Твой народ. Ты вручила Эзме его судьбу и можешь забрать ее обратно. Ты можешь поступить как угодно!

Нуру переводила, и в этот момент Мико обрушила на меня собственную ярость, оскалив зубы.

– Хотела бы я, чтобы это было так, чтобы хоть что-то из этого было правдой. У меня нет никакого положения, кроме того, которое мне дали. Я занимаю его не потому, что меня уважают, а лишь потому, что от меня трудно избавиться. – Она прижала руку к груди, в голосе звенели переполняющие ее чувства. – Мы не такие, как вы.

Она посмотрела на Нуру, смысл ее слов был вполне ясен. Здесь ее считали ниже из-за того, что она не родилась мужчиной.

Отвернувшись, Мико глубоко вздохнула, а затем повернулась с таким же невыразительным, похожим на маску лицом, как у Сичи.

– Решение принято, – произнесла она