битве против сенонов и вместе с Брутом умудрился выкрасть царя из самой гущи его соплеменников. Да, в тот день удача повернулась лицом.

Погрузившись в воспоминания, воин не сразу заметил, что подчиненные смотрят на него с надеждой, ожидая приказов. А когда заметил, то лишь пожал плечами.

– За это нам и платят жалованье, ребята, – коротко заметил он.

Всадники неумолимо надвигались, и от топота копыт сотрясалась земля. Легионеры твердо держали оборону, защищая повозки с зерном. В землю воткнули копья, чтобы помешать атаке. Оставалось лишь ждать первой крови. Марвен ненавидел ожидание и почти торопил страшные события в надежде, что они изгонят разъедавший душу страх.

Послышались звуки горнов, и кони тут же остановились там, где их не могли настичь ни копья, ни стрелы. Марвен нахмурился: один из всадников спешился и направился к неподвижно стоящим легионерам. Сомнений не было: подошедшего легко было узнать и по светлым, с рыжим оттенком, волосам, и по прекрасной золотой цепи на шее, которую он не снял даже в битве. Верцингеторикс.

Царь подходил все ближе, и Марвен следил за ним с удивлением и почтением.

– Не двигаться, – коротко приказал он своим людям, внезапно заволновавшись, что кто-нибудь из неопытных лучников занервничает и выстрелит.

Сердце бешено стучало, и с каждым шагом царя волнение усиливалось. Храбрость этого человека граничила с безрассудством, и воины восхищенно наблюдали за его приближением. Впрочем, восхищение нисколько не мешало совершить жестокое убийство.

Верцингеторикс подошел почти вплотную и, заметив плащ и шлем Марвена, посмотрел командиру прямо в глаза. Возможно, у того от волнения просто разыгралось воображение, но видение могущественного царя с огромным мечом на боку показалось ему поистине волшебным в своем величии.

– Говори свою цену, – обратился к нему Марвен.

Царь улыбнулся, и от этой улыбки голубые глаза вспыхнули ярким светом, а рыжеватая борода сама собой разделилась на две части. От глаз вождя не укрылось, что римский наемник крепче сжал меч.

– Ты готов убить своего царя? – поинтересовался Верцингеторикс.

Рука Марвена опустилась, словно по волшебству. Он взглянул в спокойные глаза человека, обладавшего невероятным мужеством, и вздрогнул.

– Нет, не готов, – тихо ответил воин.

– Тогда следуй за мной, – распорядился галл.

Марвен взглянул направо и налево, на своих товарищей и подчиненных. Все они молча кивали. Потом снова перевел взгляд на Верцингеторикса и, словно завороженный, опустился перед ним на колени, прямо в грязь. Царь положил руку ему на плечо:

– Как тебя зовут?

Марвен молчал. Он не смог произнести ни своего воинского звания, ни номера легиона.

– Марвен Риддерин, из племени нервиев, – наконец почти прошептал он.

– Нервии сражаются на моей стороне. Вся Галлия на моей стороне. Встань.

Марвен поднялся, чувствуя, как дрожат руки. Мысли смешались. Сквозь их сумятицу вновь раздался голос Верцингеторикса.

– А теперь сожги все зерно, которое вы везете, – распорядился царь.

– Но среди нас есть римляне. Здесь не только галлы, – неожиданно для самого себя возразил Марвен.

Светлые глаза верховного царя обратились к воину.

– И что же, ты готов оставить их в живых?

Лицо Марвена обрело решительное выражение.

– Это было бы справедливо, – твердо ответил он, выдержав тяжелый взгляд.

Верцингеторикс внезапно улыбнулся и похлопал воина по плечу:

– Ну так отпусти их, нервий. Забери оружие – и копья, и мечи, и щиты, а людям позволь уйти восвояси.

После этого бывшие наемники римской армии словно зачарованные отправились вслед за своим царем, и всадники Галлии встретили их восторженными приветствиями. Неподалеку горел целый обоз драгоценной пшеницы.

Корабли Цезаря пристали к побережью Галлии в надежной гавани Ития. На горизонте были хорошо заметны коричневые столбы дыма. Тревога и несчастье ощущались в самом воздухе, и полководец с гневом и ненавистью думал о необходимости противостоять еще одному вооруженному бунту.

Даже во время плавания он не терял времени даром, посвятив его разработке планов и приказов, которые предстояло внедрить еще до того, как горные перевалы окажутся под снегом. Кроме того, необходимо было сообщить в Рим о втором выступлении против бриттов. Несмотря на некоторую преждевременность рапорта, он мог значительно изменить перевес сил в пользу полководца. В этом году Цезарь не собирался платить обычную дань сенату, поскольку каждая свободная монета отправлялась на подавление сопротивления Верцингеторикса. Имя это не сходило с уст галльских рабов, а сам Юлий едва смог вспомнить дерзкого светловолосого парня, который восемь лет назад шумно покинул совет вождей всех племен Галлии. Да, за прошедшие годы оба они не помолодели. Цингето вырос в мощного, властного царя, и Цезарь понимал, что не должен оставлять его в живых. Каждый из воинов прошел долгий, наполненный испытаниями и трудностями путь; восемь минувших лет были наполнены битвами и пролитой кровью.

Едва ступив на берег, Цезарь прекратил диктовать стоящему рядом Адану и заговорил с Брутом. Самых быстрых всадников отправили за Берицием. Как только он появится, сразу начнется заседание военного совета и будет составлен план кампании. Одного лишь взгляда на поднимавшийся вдали коричневый дым оказалось достаточно, чтобы решимость полководца укрепилась. Это его земля, и он не отступится даже в том случае, если против власти Рима поднимутся все галлы, как один.

Возвращавшиеся легионы заняли порт и привычно приступили к строительству лагеря, хотя в их рядах ощущались напряжение и усталость. Как и сам Юлий, они воевали уже много лет, а потому перспектива провести в сражениях еще год, а может быть, и больше приводила в отчаяние. Даже самые выносливые задавались вопросом: когда же наступит конец мучениям и придет долгожданная пора пожинать обещанные лавры?

На третий день пребывания в Галлии Юлий собрал военный совет в построенной легионерами крепости, одной из тех, которые должны были образовать на морском берегу надежную цепь обороны.

Первым явился Домиций, в выигранных на турнире серебряных доспехах. Однако они уже не сияли, как прежде, да и сам центурион выглядел усталым. Под глазами залегли глубокие тени, а на щеках темнела давно не бритая щетина. Внешность доблестного воина красноречиво говорила о тяготах и лишениях военного времени. Домиций молча обнял Юлия и сел за стол.

Марк Антоний тоже дружески приветствовал давнего соратника. Он принес рапорт о финансовых поступлениях. Дела шли исключительно успешно, но в то же время поводы для раздумий оставались: в казне насчитывалось немало золота и серебра, однако поступления день ото дня сокращались, так как и города, и деревни Галлии ожидали исхода восстания. Особенно критическим выглядело положение с продовольственными запасами, и Цезарь искренне ценил труд Марка Антония, ведь он взял на себя заботу о питании легионеров. Прежде чем отправлять воинов в бой, нужно было досыта накормить и напоить их – и