«О люди Ирака, неусыпный предмет любви нашей и расположения. Вы те, мысли коих никогда не изменял и не отклонял напор злодеев. Вы дожили неизменные до наших дней, и Бог даровал вам династию нашу. И станете вы счастливейшими из людей через нас, чего вы и заслуживаете вполне за вашу к нам преданность. Жалуем вам еще по 100 дирхемов годового содержания сверх положения. Будьте, однако, всегда в готовности, ибо, объявляю вам, я тот, который станет проливать кровь беспощадно, пагубу несущий мститель», — так окончил свою вступительную речь в большой мечети Куфы первый аббасидский халиф Абу’ль Аббас, 13 Раби I 132 (29 октября 749)[309], приняв предварительно присягу войск и всей собравшейся общины. И он сдержал свое обещание. Сама история свидетельствует, громко признав за ним избранное им же самим прозвище — Аль-Саффах — «кровопийца». Поистине почти невероятны те человеческие жертвы, которые он со своим братом Абу Джа’фаром принес для удовлетворения своего властолюбия. Казалось, один и тот же дух сковал обе личности для достижения задуманных ими целей. С необычным для их национальности единодушием они действовали одинаково как против своих врагов, так равно и приближенных лиц. Следует по всей справедливости признать, что Абу Джа’фар, или же Аль-Мансур[310], как он позднее именовался в качестве халифа, в короткое правление Саффаха уже был всецело душой нового управления. Оделенный высокими дарованиями властителя, не меньшими, если не превышавшими типы, подобные муавии и Абд аль-Мелику, Абу Джа’фар отличался сверх того по характеру полнейшею бессовестностью и извращенностью, превосходящими, быть может, даже образ Людовика XI. И в отвратительном лицемерии, сопровождавшем нескончаемый ряд убийств и клятвонарушений, укрываемых под наружным видом глубочайшей набожности, он нисколько не уступал страшному зиждителю французского государства. Во всяком случае, подлежит великому сомнению, чтобы менее злокачественный и гениальный негодяй мог бы справиться вообще с задачей восстановления порядка в том хаосе, который представляли собой страны ислама при восшествии на престол Саффаха. Персы и арабы, шииты и хариджиты, ортодоксы и неверующие, приверженцы Омейядов, Алидов и Аббасидов, — все это крутилось вихрем во всеобщей революционной ломке. В момент падения Омейядов один лишь террор мог сдержать временное единство разнородных элементов, стремившихся пожрать друг друга. Занятие Куфы, старинной резиденции Алия, исконного врага Сирии, должно было естественным образом завершиться торжественной присягой новому властелину, имаму и мстителю из дома пророка. Все сомнения о сокровенной его личности исчезали сразу для многих тысяч, посвятивших себя святому делу. Хотя нам и неизвестны дальнейшие переговоры между алидами и аббасидами о разделении между ними власти, не подлежит, во всяком случае, никакому сомнению, что первые вовсе не ради прекрасных глаз своих милых двоюродных братцев добровольно отказались от своих притязаний на обладание всем Востоком. Если бы даже убедительные в подобном роде представления придворных аббасидских историографов и были справедливы, все же относились они лишь к младшей линии, а именно к потомкам Мухаммеда Ибн Аль Ханафия; старшая же ветвь, настоящие внуки Мухаммеда от Фатимы, во всей этой истории переговоров ни разу не упоминаются. Но именно они и были теми, которых персы почитали за законных имамов. А что они не действовали заодно с Аббасидами, явствует уже из упомянутого раньше отдельного восстания Зейда Ибн Алия. Само собой разумеется, что после неудачного восстания они должны были искать поддержки в аббасидах, и это становится очевидным из изложения последующих событий. Без положительного, однако, договора между обеими сторонами нельзя никак допустить, чтобы зейдиты — так отныне зовется по имени упомянутого только что претендента строго легитимная партия старшей линии — согласились действовать заодно с Абу Муслимом и его сторонниками. Об условиях переговоров ничего неизвестно, но надо полагать, что настоящий руководитель всего движения, аббасид Ибрахим, всюду звавшийся «имамом», признан был за главу семьи пророка. При этом, так по крайней мере я полагаю, было положено, чтобы ему наследовал один из алидов. Только этим и можно объяснить, что Абу Салама, действовавший до сих пор единодушно с Абу Муслимом с момента смерти Ибрахима в харранской тюрьме, начинает подготовлять вручение имамата одному из алидов. Алиды, однако, не выказали мужества и здесь. Напугал ли их знаменательный пример Зейда либо поджидали они более благоприятного случая для окончательного разъяснения положения вещей, так или иначе, они или совсем не отвечали на письма и послания Абу Саламы, или же писали уклончиво. Между тем Абу’ль Аббас с Абу Джа’фаром вовсе и не помышляли упускать власти из своей семьи; все извороты чересчур ревностного «визиря дома Мухаммеда», как величали обыкновенно Абу Саламу, вскоре стали им ведомы. Приверженцы принцев набросились на «введенного в обман» и заставили его совершить обряды рукоприкладства пред Саффахом. Этим временно упрочивалась присяга и всех остальных.

Большего нельзя было пока и достигнуть. Не такой человек был, однако, Абу Салама, чтобы позволить с собою играть. Следовало поэтому при озлоблении отстраненных алидов и возбуждении сомнений у зейдитов опасаться в будущем весьма серьезных осложнений. Сверх того хариджиты, хотя и распавшиеся к этому времени на множество отдельных сект, все еще продолжали единодушно отрицать всякое мирское владычество; также и кайситы Месопотамии и северной Сирии начинали понемногу приходить в себя после первого погрома; к тому же Язид ибн Омар ибн Хубейра все еще держался в своей грозной фланговой позиции у Васита, опираясь на Басру, управляемую тоже пока Сельмом, сыном Кутейбы Ибн Муслима.

Какой-нибудь энергический Омейяд легко мог еще отважным движением в самый последний момент заставить усомниться в окончательном успехе. Даже Персия, откуда возник весь переворот, не была вполне надежна; средние же провинции, где зейдиты были преобладающим населением, находились в руках наместников, поставленных Абу Саламой, а в Хорасане, на самой тюркской границе, возникло опасное брожение. Недаром же в свое время аббасид Ибрахим извещал Абу Муслима, что все владеющее арабской речью в восточных провинциях должно быть предано мечу. И если этот фанатик, жертва свойственного Аббасидам умения очаровывать, и не исполнил буквально приказания, если приписанное ему позднейшими историками избиение 600 тыс. и сильно преувеличено, все же кровь всех тех, кто держался Омейядов, полилась в Персии потоками. Вот естественная причина того сильного озлобления, которое забушевало среди сторожевых арабских постов, разбросанных за Оксусом. И поработал же вволю Саффах: в благодарность за все оказанные услуги династии Абу Салама был устранен подосланными Абу Муслимом убийцами, наместники его в Фарсе смещены были также с постов и умерщвлены йеменским офицером Мухаммедом Ибн Аш’асом (в конце 132 = 750); в то же время кайситы, бунтовавшие в северной Сирии и Месопотамии, частью были перебиты, частью умиротворены обещаниями; убедили также сдаться и Язида ибн Омара, а вскоре затем его умертвили, невзирая на торжественные заверения. И Басра с Сельмом сдалась, причем сверх всякого чаяния договор не был нарушен коварным победителем. Под личным наблюдением обоих дядей Саффаха, Абдуллы и Да’уда, сыновей Алия, было совершено истребление Омейядов; при этом употреблены были самые отвратительные приемы: членов старинного владетельного дома, избегших ножа убийцы, заманили обещанием полной амнистии и перебили их 70 человек на пиру, устроенном нарочито для них. Само собой, что и те из них, которые понадеялись на право убежища в Мекке, обманулись в своих упованиях. Восстание за Оксусом усмирил Абу Муслим (133 = 750/1); он продолжал управлять почти независимо всеми восточными провинциями; за то именно, а также и за все вообще свои притязания на благодарность Аббасидов, вполне им заслуженную, он становился час от часу тягостней для страшной пары братцев. Весь 134 (751/2) поневоле приходилось посвятить усмирению восстаний хариджитов в Ираке и Аравии, но с 135 (752/3) можно было наконец попристальнее заняться судьбой Абу Муслима, этого сделавшегося неудобным поставщика королей, «доверенного лица семьи пророка», как его титуловали официально, на манер того, как уже расправился недавно этот благодарный дом со своим несчастным «визирем». Над Аббасидами тяготеет сильное подозрение, что возвышение Зияда ибн Салиха, подчиненного наместника Абу Муслима за Оксусом, случившееся именно в этом году, было всецело делом их рук. Но такой легкой ценой невозможно было отделаться от могучего главнокомандующего на востоке. Еще крепко держал он в руках своих всю организацию, им же созданную. Подчиненные Зияду офицеры изменили и выдали труп нового наместника главнокомандующему. Решено было наконец заманить последнего под благовидным предлогом в Куфу. Абу Муслим явился, но его сопровождал сильный конвой, а на границе Ирака оставлен был им еще более многочисленный резерв. Оказалось неудобным действовать открытой силой. Ему предоставлена была честь сопровождать набожного Абу Джа’фара в паломничестве, предпринятом им в 136 (754).