Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последний раз мне удалось поговорить по телефону с Ольгой Сергеевной. Низкий поклон ей. Она сказала, что Вы чувствуете себя хорошо. И слава Богу. На днях ко мне заглянул Толя Заболоцкий. Он тоже видел Вас. Может быть, скоро и мне удастся выбраться в Вологду, и увидеть Вас.
Через пару недель у нас отпуск наступит. И я собираюсь съездить в Великий Устюг. По дороге заглянул бы к Вам в гости на часок.
Напишите о Вашем согласии… Можно коротко – «Приезжай! Жду!». И я обязательно заеду. Надеюсь получить короткую весточку от Вас, а то все время на мои письма отвечает Ольга Сергеевна по телефону.
На лето у меня пока небольшие планы составлены. Сейчас возобновил (через полгода) написание книги про увлеченных людей, то есть про тех, кому жизнь в радость, у кого есть хобби. Если летом закончу ее, то зимой возьмусь за книгу о Палицыне. Или сразу – за роман о современности. Планы есть. Успеть бы!
В газетах прошла информация, что в столичных издательствах переиздали Вашу книгу «Привычное дело». Это правда? Я нигде ее не встречал. Рад за Вас.
Еще раз желаю Вам и Ольге Сергеевне всего самого доброго и крепкого здоровья. Жду весточку. Искренне Ваш Анатолий Грешневиков».
Письмо второе – от 6 марта 2009 года.
«Дорогой Василий Иванович!
Только что в одном из залов Государственной Думы открылась выставка вашего вологодского художника Воронова. Интересные пейзажи и портреты. Открывал выставку Купцов. А познакомил меня с художником писатель Вадим Дементьев, тоже ваш земляк. Воронов подарил мне свой альбом, изданный в столице. В нем есть небольшой портрет вашей дочери Анны. Жаль, в альбом не включен и ваш портрет. Воронов сказал, что лично вас знает, и такой портрет у него есть.
Много же на Вологодчине замечательных художников! В десятый раз все собираюсь поехать в Великий Устюг в гости к художнику Валере Латынцеву. И никак все не соберусь. Может, в конце мая получится. Его работа «Сенокос» украшает мой кабинет.
Хотел послать Вам ответ из администрации президента на мое обращение по поводу спасения газеты «Сельская жизнь». Я его направил после вашего с Распутиным и Крупиным заявления, опубликованного в газете. Конечно, единственное издание для сельчан надо защищать. Но мои предложения пока тоже не нашли отклика.
Был тут на Кипре с друзьями, с реставратором Рыбниковым. В библиотеке видели две ваши книги. Так что, греки вас знают, читают.
Заболоцкий заканчивает фильм о вашем юбилее. Замечательно. Ждем. Еще ждем лета. Может, удастся выбраться в ваши края, заехать на чай. Эта зима прошла как-то грустно и горько. В январе я похоронил отца. Еле оклемался. Весной будем грядки копать, сажать капусту и картошку, чтобы победить кризис и не смотреть в будущее еще печальнее.
Как там Вы себя чувствуете в этом хаосе и кризисе? Бережете ли здоровье? Собираетесь ли полечиться в столице? Ежели нужно будет какое содействие по лечению в столице, то сообщите мне. Что нового в Тимонихе? Навещает ли кто вас в Вологде? Хочется верить, что все у вас хорошо, и мы еще увидимся, поговорим по душам.
Мой сердечный поклон Ольге Сергеевне. Будьте всегда здоровы».
Незадолго до смерти я погостил у Василия Ивановича дома. Он тяжело болел, едва вставал с кровати. Я сделал несколько печальных фотоснимков – писатель стоит у окна и вдумчиво смотрит на улицу. Там гудела жизнь. Мы поговорили о том, как расширить по стране круг участников литературного конкурса имени Белова «Все впереди», проводимого нашей партией «Справедливая Россия», поговорили о телевидении, о коррупции во власти, о взаимоотношениях Америки и России, о книгах, какие он читает… А читал тогда Белов «Избранное» Виталия Маслова. Полдня просидел я у него в кабинете. О чем только не вспомнили… И вдруг Василий Иванович произнес вполголоса, с хитрецой в глазах:
– Знаешь, Толя, ты мой настоящий, хороший друг, но я тебе честно скажу, Толя Заболоцкий – лучший друг!
Я не понял, к чему он это сказал. Неустанная забота и сердечное участие Заболоцкого в жизни Белова были для меня очевидными… И недооценивать их было невозможно. Лишь слепой мог не видеть, как Заболоцкий заботился о Белове. Но зачем он мне это сказал?
На похоронах Белова мне вспомнились те слова… Никто из писателей, тех, кто клялся в любви и верности, не приехал на похороны. У гроба стояли лишь поэт Костров и писатель Крупин. И, конечно же, Анатолий Заболоцкий. Я приехал прямо из больницы, пораженный болью в позвоночнике, затянутый бинтами и крепким корсетом. Держал Заболоцкого за руку, а у него слезы текли из глаз ручьями. Даже в храме на отпевании ни мне, ни Ольге Сергеевне не удавалось успокоить его. Так печалиться мог лишь истинный брат по духу.
А потом были поездки на кладбище в нежилую Тимониху. Он ухаживал за могилой, присматривал за храмом и домом, привозил скульптора, чтобы тот изваял стоящий памятник. И всегда после таких поездок заходил ко мне и стынущим, страдальческим голосом признавался: «Звонкая там на кладбище тишина, птицы поют да слышно как волки воют…». Мечта Заболоцкого – перезахоронить прах писателя в Вологде, на монастырском кладбище, рядом с могилой поэта Батюшкова. В сокровенных беседах Белова и Заболоцкого эта тема обсуждалась. Но судьба распорядилась иначе…
Перед тем, как расстаться с Василием Ивановичем в тот мой последний приезд к нему домой, я услышал слова великого писателя, которые звучали как завещание, звучали удивительным пророческим образом: «Нужно вернуть Севастополь в Россию, вернуть Крым…».
На открытии музея в квартире Белова я закрылся в той комнате, где Василий Иванович произнес завет вернуть Севастополь, присел на опустевшую кровать и сказал: «Дорогой Василий Иванович, сбылись твои слова и твой мудрый завет – вернулся Севастополь в родную русскую гавань!».
Иллюстрации
В. Белов возле родного дома
С матерью Анфисой Ивановной
А. Грешневиков в семье В. Белова