7. Смерть Гамбетта во многом лишила французскую политику ее романтического пыла. Время от времени какой-нибудь запоздалый или слишком рьяный якобинец выступал с требованием выбора судей, отделения Церкви от государства или прогрессивного подоходного налога. Но едва только левые оказывали давление, как ради сохранения равновесия, этой французской политики, ставшей привычной схемой на протяжении последних пятидесяти лет, центр склонялся в сторону правых и блокировал все структурные реформы. Во внешней политике шли дебаты между теми, кто, как Ферри, пытался создать колониальную империю, и теми, кто, как Клемансо, был одержим проблемами Рейна и отношений с Германией. Ни те ни другие не понимали, что подобные цели были вторичны. В 1882 г. «реваншисты» победили и помешали Франции продолжить, наряду с Англией, политику вмешательства в Египте. В 1885 г., когда Ферри намеревался подавить пиратство в Тонкинском заливе – или, если называть вещи своими именами, попросту сделать из Тонкина французскую колонию, – Клемансо яростно его разоблачил, ниспроверг, растоптал и освистал уличными криками «Тонкинец!». В тот же день политическая карьера Ферри, одного из вернейших слуг страны, была сломана. Его обвиняли в стремлении сделать из Индокитая новую Мексику, что привело бы к ослаблению нашей армии. «Мы вас больше не знаем, – кричал ему Клемансо, – мы больше не хотим вас знать!..» Эти несправедливые и бурные кампании создавали атмосферу беспокойства и недоверия, которая вредила республике и открывала дорогу тем, кто хотел ее свергнуть. Выборы 1885 г. оказались катастрофой для республиканцев. В первом туре были избраны 176 консерваторов сомнительной лояльности и только 127 республиканцев. Во втором туре республиканцы, создав блоки, восстановили свое большинство, но создавшееся тревожное положение показало, что режим все еще подвергался опасности. Под руководством Гамбетта республиканцы сумели стать хозяевами республики. Сумеют ли они остаться ее руководителями?

Французский Алжир. Сцена у мечети в Сиди-Окбе. Фотография Эрика Лернешталя. 1880

8. К этому следовало стремиться, ибо республика являлась тем режимом, который удачней всего объединял французов. За десять лет она проделала неплохую работу и подарила стране государственных деятелей, столь же выдающихся, как при старых режимах: Гамбетта, Ферри, Шальмель-Лакур ни в чем не уступали Тьеру, Гизо или Ройе-Коллару. Республика не только упрочила свои финансы и преобразовала армию, но и расширила колониальную империю за счет Туниса и Тонкина. Тонкинская экспедиция, вначале столь непопулярная, в конце поразила народное воображение. Адмирал Курбе и командующий Ривьер стали национальными героями. Понемногу забывался шок от поражения, и Франция обретала веру в себя. Но несмотря на столь обоснованные надежды, в 1886 г. многие иностранные наблюдатели считали режим очень слабым. По-прежнему многочисленные монархисты и бонапартисты цеплялись за свои ожидания. Церковь, чувствуя для себя угрозу, сохраняла враждебное отношение. Многие республиканцы, раздосадованные мелочностью повседневной политики, с сожалением вспоминали о героизме былых сражений. «Какой прекрасной представлялась нам республика во времена империи!» – вздыхали они. После смерти Гамбетта народные массы искали героя или, по крайней мере, руководителя. Ведь Республиканская партия предлагала им только Ферри-тонкинца, несправедливо, но окончательно дискредитированного, и Греви, бездушного нотариуса. Франция, не осознавая своего счастья, не проявляла к своим государственным институтам всеобщего уважения, которое ведет к легитимности режима.

Французский Алжир. Сцена в цирюльне. Фотография Уильяма Вон Таппера. Около 1892

1. Нация готова была к новому приключению, не хватало только зачинщика. Фрейсине создал потенциального кандидата, по недосмотру введя в свой кабинет в качестве военного министра генерала Буланже. Это был недавно произведенный сорокадевятилетний генерал, бывший приверженец правых, ставший республиканцем в силу амбиций и ради личной выгоды, рекомендованный Клемансо, его соучеником по лицею в Нанте. Поначалу Буланже казался своим коллегам представительным и безобидным. Но он был склонен к шумной саморекламе. По закону от июня 1886 г. главам семей, ранее царивших во Франции, запрещалось пребывание на национальной территории; кроме того, всем членам их семей запрещалось занимать официальные посты и избираться в парламент. В сознании тех, кто составлял этот закон, он не распространялся на принцев, которые к тому времени уже находились на службе в армии. Буланже, вопреки намерению законодателя, вычеркнул из списков командного состава герцога Омальского, дивизионного генерала, и герцога Шартрского, полковника 7-го кавалерийского стрелкового полка. История наделала много шума и привлекла внимание к Буланже. Кроме того, проведя решительные реформы в армии в целях улучшения питания и жилищных условий для солдат, принимая сторону рядовых в спорах с военной администрацией и будучи к тому же элегантным и бравым, он очень скоро приобрел популярность. В день парада 14 Июля толпа приветствовала его светлую бородку и его вороную лошадь. Шансонье Полюс ввел в моду песенку «Возвращаясь с парада…», в которой он отождествлял красивого генерала с французской армией. Крайне левый маркиз Рошфор принял в свой круг этого генерала, выступавшего как демагог-патриот. Время благоприятствовало процветанию шовинизма. У Франции вновь возникли основательные причины беспокоиться о своей внешней политике. Италия и Англия потеряли, казалось, рассудок из-за проблем с Египтом и Тунисом. Бисмарк, который выжидал удобного случая, чтобы раздавить Францию, слишком сильную на его вкус, создал в апреле 1887 г. дело Шнебеле (французского комиссара полиции, которого его немецкий коллега заманил в ловушку по другую сторону границы, а затем арестовал как шпиона). Вероятно, этот инцидент мог привести к войне, если бы не осторожный Греви, который выступил в защиту этого дела с ловкостью истинного адвоката. Эти волнения заставили французов искать своего защитника, и Буланже превратился в символ реванша, в человека, «заставившего Бисмарка отступить»:

Жорж Буланже. Фотография Феликса Надара. 1880-е.

2. Буланже вовсе ничего не освобождал. Ферри называл его кафешантанным Сент-Арно, а Греви – генералом-демагогом. Но Лига патриотов, основанная Деруледом, считала его своим. Клемансо и Рошфор стояли за него горой. Толпа обожала Буланже, он стал ее кумиром, буланжизм – системой, а партия – буланжистской. Парламент и президент недоумевали и пытались разобраться в этом явлении. Что это за человек, с таким шумом делающий свою карьеру? Возможный диктатор? Бонапарт без побед? Великие авгуры республики (с помощью принца Уэльского, который все знал о Буланже от своего друга генерала Галифе) получили поддержку умеренных правых в формировании кабинета без Буланже, и этот кабинет срочно назначил генерала командующим 13-м корпусом в Клермон-Ферране, что вынуждало Буланже оставить Париж или объявить себя мятежником. Огромная толпа заполнила вокзал; женщины ложились на рельсы, чтобы помешать отправлению поезда. Но по своей натуре Буланже был дисциплинирован, довольно робок и сам напуган своей неожиданной карьерой. Он отбыл к месту назначения. Однако события дадут ему новый шанс. В октябре 1887 г., к вящему удовольствию противников режима, разразился скандал. Выяснилось, что Даниэль Вильсон, зять президента Греви, используя свое влияние, торговал местами и наградами. Президент, человек чрезвычайно честный, не подозревал об этих махинациях, но дух семейственности оказал свое влияние на его публичные поступки. «Один из его братьев был назначен генералом, другой – губернатором Алжира, и широко распространилась даже шутка, что жаль, что среди Греви нет священников, а то он был бы возведен в сан кардинала» (Д.-У. Броган). Греви совершил ошибку, пытаясь выгородить Вильсона. Полюс, создатель и ниспровергатель королей, распевал: «Ах! что за несчастье иметь зятя…» Буланжисты, у которых до этого не было своей программы, начали требовать пересмотра конституции и разоблачали ошибочные действия парламентариев. Греви, всеми покинутый, не нашел министров, которые согласились бы вновь представить его палатам. Рошфор сказал, что следовало бы написать на стенах Елисейского дворца: «Здесь запрещается размещать правительственные портфели». Греви вынужден был подать в отставку. Наступил глубочайший кризис.