К полудню Скоропадский вернулся и был смущен всем виденным и неизвестностью причины. Проходя к себе, сказал мне: «Какой ужас, как Ходынка была скверным предзнаменованием Государю, так и мне нехороший знак».

Выехали пожарные команды – тушить возникающие пожары в ближайших домах, посланы рабочие – разбирать получившийся хаос, приняты меры для ограждения незатронутых складов и назначена комиссия от разных ведомств для выяснения причины.

Причина так и не была выяснена. Молва приписала немцам: это они все сделали – снаряжения у них достаточно, а нам чтобы не досталось. Но как полагается – поговорили, кое-что починили, вставили разбитые стекла, убитых, к счастью, немного, похоронили, а в конце концов об этом забыли.

Город продолжал жить прежней нервной жизнью.

* * *

Вскоре после взрыва Черячукин и я, получив приглашение гетмана, отправились к нему, где наша беседа началась его объяснением:

– Переговорив кое с кем из моих министров, которые одинаково мыслят, как я, в помощи вам оружием и снаряжением, могу вас заверить, препятствий вы не встретите, но много будет зависеть от немцев и отчасти некоторых министров; военный министр генерал Рагоза мною извещен, предоставляю вам обратиться к нему, и он вас направит куда нужно и безусловно всячески поможет.

Мы поблагодарили, а гетман продолжал:

– Проезду желающих на Дон и вообще куда угодно украинские власти препятствовать не будут. Опять-таки можно встретить запрет со стороны немцев, если они увидят, что дело идет о пополнении Добровольческой армии. Но полагаю, что кто пожелает уехать, найдет путь, не нужно лишь делать из этого шума.

В этом Скоропадский был прав, было бы желание покинуть спокойное пребывание здесь на жертвенную борьбу там.

– Сейчас, – продолжал гетман, – у нас идут переговоры с присланной Москвой делегацией по установлению границы с Россией. Это дело нами поручено министру иностранных дел Дорошенко. Что касается границ с Доном, то об этом теперь речи нет, а если подымется, то пойдет через того же Дорошенко, поэтому, если угодно, повидайте его, но, предупреждаю, он ярый украинец.

– Относительно последнего, – сказал я, – это дело в настоящее время совершенно не актуально, побываю у Дорошенко, но лично не коснусь этого вопроса, считая, что он решен в научном историческом исследовании профессора вашего университета, от которого имею «историческую справку», что Таганрогский округ ни в какие времена не принадлежал Украине.

– Так ты успел уже это сделать?

Я напомнил ему наш разговор в первый мой визит у карты, что раньше всего нужно обратиться к истории, с чем он согласился.

– Да, ты прав, но все же перехитрил меня, а я уже было забыл за всякими делами. Согласен, не время спорить об этом. Есть дело поважнее; на днях я имел разговор с Муммом (германский посол при гетмане, владыка, как Мирбах, убитый в Москве при Советах), и он сообщил мне, что знает о нахождении здесь донской миссии и хотел бы вас повидать, полагаю, что цель вашего приезда ему известна.

Откровенно говоря, эта перспектива мне не улыбалась, и я хотел отделаться, прося побывать у него Черячукина, но гетман воспротивился и привел ряд доказательств обязательности моего присутствия.

– Ну, раз нужно, поеду, – ответил я.

Прощаясь с нами, Скоропадский передал, что о дне приема нам сообщит Дашкевич-Горбацкий.

Сообщая на следующий день о сведениях, полученных от Скоропадского, нашей миссии и обсудив их у нас, возник острый вопрос в языке, т. к. все мы недостаточно им владели для этого. Лишь Карасев торжественно заявил, что он владеет немецким языком. «Прекрасно, будете нашим переводчиком», – заявил я.

Но – увы! – сейчас обидчиво возразил Карасев: «Переводчиком никогда не был и не буду, к тому же ваши военные термины не знаю, а буду вести беседу, а потом дома расскажу, о чем мы говорили и что решили».

– Обижаться не приходится, – сказал я, – мы должны думать, как лучше выполнить возложенное на нас поручение, а предоставить вам одному вести беседу я не могу, т. к. вы не в курсе начатых переговоров.

Все доводы всех членов миссии он категорически отклонил. Видя, что единственную работу, которую, как переводчик, он не желает выполнять, я принужден был выразить ему, что его пребывание в миссии считаю лишним. Карасев молча вышел, и мы с ним больше не имели дела.

Черячукин, видимо предвидя, что с нашим «дипломатом» ничего не выйдет, а ему, оставаясь в Киеве, придется иметь дело с немцами, подготовил себе отличного переводчика, услугами коего мы и решили воспользоваться.

Вместе с Черячукиным я побывал у военного министра генерала Рагозы. Последний, старый русский генерал, любезно нас принял, обещал свою помощь и, чтобы не терять времени, указал, куда и к каким лицам – по снабжению – нам надлежит обратиться, кои будут им уведомлены.

* * *

Ко мне зашел начальник Украинского Генштаба генерал Сливинский[451] с приглашением к нему на завтрак, где я увижу генерала профессора Головина[452], что, вероятно, мне будет приятно.

Приехав, я уже застал Ник. Ник. Головина, моего старого друга, с которым я немало поработал в нашей академии, и мы были близки друг другу.

Садясь за стол, Сливинский сказал, что ему приятно видеть у себя профессора нашей академии Ник. Ник-ча и меня, руководителя академической группы, в которой он оказался. Им приглашены два офицера его управления, тоже питомцы нашей академии. Все мы, русские офицеры, можем спокойно и откровенно вести наши беседы, т. к. наши помыслы направлены, где бы мы теперь ни находились, на пользу России.

Этим вступлением он согрел нашу встречу и дал понять, что мы можем свободно обмениваться мнениями.

После завтрака, когда мы перешли пить кофе в кабинет хозяина, я обратился к нему:

– Пользуясь вашим любезным вступлением перед завтраком быть, как прежде, едиными в преданности нашей Родине, беру на себя смелость задать, быть может, щекотливый вопрос. Вы, как занимающий ответственный военный пост, я полагаю, лучше всех могли бы осветить его. Целью моей поездки сюда является получение оружия и снаряжения для борьбы, которую ведет Дон с красными; удастся ли мне эта задача?

– Охотно, не скрывая, отвечу: в вашей борьбе все мы должны помогать – кто чем может. Я в курсе ваших задач, Рагоза меня об этом уведомил. Могу вас заверить, что вы встретите сочувствие в управлениях военного министерства. У нас остались огромные склады, как бывшие тылы двух фронтов. Все это имущество заготовлено еще императорской властью для наступления в 1917 году. А потому не есть принадлежность одной Украины.