Пандора немного помолчала. Она сидела, отвернув лицо, волосы рассыпались по мягкому меховому воротнику, взгляд устремлен за окно, в проносящуюся мимо безжизненную темноту.

Потом она спросила:

— А вы еще приедете в Крой, Ноэль?

— Почему вам это так важно знать?

— Наверное, я хочу спросить на самом деле о другом. Наверное, я хочу спросить про Алексу.

Он насторожился.

— Что именно?

— Мне кажется, вы колеблетесь, боитесь принять решение. Не знаете, как поступить.

Ее проницательность поразила его.

— Вы что, говорили с Ви?

— Мой милый, я не имею обыкновения ни с кем разговаривать. Во всяком случае, о важном.

— Алекса — это важно.

— Я так и подумала. Понимаете, у меня странное ощущение, что мы с вами очень похожи. Я никогда толком не знала, чего хочу, а потом, когда получала, убеждалась, что это мне совсем не нужно. Все потому, что искала то, чего нет.

— Вы имеете в виду определенного мужчину или просто некий образ жизни?

— И то и другое, наверное. Ведь эти вещи друг с другом связаны. И еще — совершенство. Предел. Их нельзя достичь, потому что они не существуют. Любить — это значит не обрести совершенство, а, наоборот, прощать самые ужасающие недостатки. Своего рода компромисс, я бы сказала. И умение выбрать момент, когда надо решить, будешь ли удить дальше или же пора резать леску.

Ноэль сказал:

— Я люблю Алексу. Но я не влюблен в нее. — Он прислушался к собственным словам и улыбнулся: — Знаете, я еще никогда этого не говорил, даже самому себе. Тем более другим. Ни о ком.

— Ну, и как?

— Звучит устрашающе. Я боюсь принимать обязательства, потому что не умею их выполнять.

— Хуже всего, если делаешь или не делаешь что-нибудь из страха. Он ничего не дает. Это — как мнение окружающих. «Пандора, ну разве можно?! Что люди скажут?» Как будто не все равно. Нет, страх не довод. Придумайте другой какой-нибудь.

— Ну, хорошо. А вот это, например: пока я один, я сам себе хозяин?

— Годится, пока человек молод. Но свободные, беззаботные светские франты очень часто кончают жалкими, одинокими стариками, которых приглашают на рауты, только чтобы уравнять число мужчин и дам. А потом ночью они возвращаются одни в пустую квартиру, где их никто не ждет, и не с кем лечь спать, кроме верной шавки.

— Вдохновляющая перспектива.

— Жизнь у человека только одна. Другой попытки не будет. Уйдет между пальцами что-то хорошее, и уж его никогда не вернешь. Будешь остаток жизни ловить упущенный шанс, метаться попусту от одного никчемного романа к другому… И в конце концов наступит день, когда вдруг осознаешь, что все — пустое. Бесполезно. Напрасная трата времени и усилий.

— Что же нужно?

— Не знаю. Я — не вы. Наверное, чуточку отваги и много веры, — Пандора задумалась. — Надо же. Произнесла перед вами целую речь. Как школьная директриса на выпускном вечере. Или как оратор на трибуне. «Возьмемся же за плуг и устремим взоры вперед, ибо туда ведет наш путь», — ее разобрал смех. — «Голосуйте за мисс Блэр, и вы получите бесплатный мозольный пластырь».

Ноэль сказал:

— Вы ратуете за компромисс.

Она перестала смеяться.

— Есть вещи похуже компромиссов. Я только сегодня впервые увидела Алексу, но я за ужином все время смотрела на нее… и на вас. И видела ее лицо, полное любви. Она из тех, кто отдает все. Она — золото.

— Я знаю.

— Защите больше нечего добавить.

Снова оба замолчали. Уже почти приехали. В Страткрое в окнах давно погасли огни, только редкие фонари проливали на землю тихий свет. В машине стало жарко. Ноэль приспустил боковое стекло и ощутил на лице струю свежего холодного воздуха. Стало слышно, как журчит бегущая вдоль дороги река.

Вот уже первые дома, ворота Кроя, подъездная аллея. Ноэль переключил скорость, взял подъем. Дом ждал их появления, безжизненный, с темными окнами. Только «лендровер» Арчи одиноко стоял перед крыльцом. Ноэль остановился рядом, выключил зажигание. Кругом все замерло; в движении был только ветер.

— Ну вот. Доставил вас домой в целости и сохранности.

Пандора повернулась к нему с благодарной улыбкой.

— Вы были ужасно любезны. Надеюсь, я не слишком испортила вам вечер? И простите, что полезла не в свое дело.

— Я не совсем понимаю, что побудило вас затеять этот разговор.

— Наверное, шампанское, которого я чересчур много выпила, — она повернулась и чмокнула его в щеку. — Доброй ночи, Ноэль.

— А дверь не заперта?

— Конечно, нет. Тут двери всегда открыты.

— Я провожу вас.

— Нет. — Она остановила его, положив ладонь ему на локоть. — Не надо меня провожать. Поезжайте обратно. Возвращайтесь к Алексе.

Она вылезла из машины, захлопнула за собой дверцу. И пошла в лучах фар по насыпанному гравию и вверх по ступеням крыльца. Ноэль смотрел ей вслед. Вот открылись большие парадные двери. Пандора обернулась, помахала ему и скользнула в дом. Двери закрылись. И все.

Даже Том Драйстоун не может играть вечно. Отыграв два тура зажигательного «Герцога Пертского» и заключив их определенно не шотландской песенкой «Девушка в моем родном краю», он исторг из аккордеона протяжный, одышливый стон, поставил инструмент на пол у ног и объявил в микрофон, что уходит со своими ребятами ужинать. В ответ из публики раздались вопли разочарования и посыпался град шуточных упреков, но он остался тверд и повел взопревших музыкантов наперерез через танцевальный помост в направлении честно заработанной выпивки с закуской.

В наступившей тишине покинутые танцоры сначала растерялись, остановившись кто где попало, но тут же к ним из дома проникли аппетитные ароматы жарящегося бекона и свежего кофе, которые напомнили всем присутствующим, что их последняя трапеза была уже несколько часов назад, и начался общий исход желающих подкрепиться. Однако в пустеющем шатре на помост — экспромтом или действуя по инструкции хозяйки дома — взобрался молодой человек, сел за пианино и заиграл.

— Вирджиния… — Она уже почти поднялась по каменным ступеням, ведущим в дом. Оглянулась: это оказался Конрад. — Давай потанцуем.

— Разве тебе не хочется яичницы с беконом?

— Успеется. Слишком красивая мелодия.

Действительно, мелодия была чудесная — нежная, мечтательная, она проникала в самую душу, будя давние, иноземные воспоминания о модных ресторанах и полутемных ночных клубах, и о сентиментальных кинофильмах, после которых выходишь с мокрыми глазами и с комком раскисших бумажных салфеток в кулаке.

— «Я опять околдован».

— Ну, хорошо, — сдалась она. И шагнув вниз по ступеням, очутилась в его объятиях. Конрад притянул ее к себе, прижался щекой к ее волосам. Они танцевали, почти не сдвигаясь с места, едва замечая другие пары, которые тоже откликнулись на томительно-сладкие звуки фортепиано и вернулись танцевать.