Я знаю, что ты ищешь свободу. Но истинная свобода – в том, чтобы следовать своему предназначению, призванию… Делать то, для чего ты создан. Хочешь быть свободным – найди свои оковы… Когда ты делаешь именно то, для чего предназначен, – ты нужен, ты важен, ты живешь по-настоящему. Тогда ты не чужак в этом мире. Ты на своем месте – как меч в руке сражающегося, как плуг, вспахивающий землю, как факел, пылающий во тьме… Все мои… как и твои способности… могущество – все лишь для какой-то цели. Кому больше дано, с того больше спросится. Свобода – это борьба, вечная битва жизни и смерти, это способность, вопреки всему, падая, расправить над пропастью крылья… Кто-то когда-то… очень-очень давно сказал мне: «Тот, кто рожден с крыльями, может ползать по земле, копошиться в грязи, и довольно долго… но умрет все равно в небе, приняв последний бой среди облаков!..»

Он вздохнул и добавил:

– Жаль только, что летать я не умею! Как же жаль…

Вирд улыбнулся и закрыл глаза, подставляя лицо порыву свежего горного ветра. Когда он открыл их, Астри Масэнэсса уже не было. Вирд остался один. Он снова закрыл глаза, представляя себе этого странного человека, прожившего почти тысячу лет, ставшего легендой, отдавшего другим всего себя. Он пожелал заглянуть в мир Астри, как Астри заглянул в этот. И у Вирда вышло – он ясно увидел шагающего по пыльной дороге, окаймленной высокими соснами, человека с пепельно-серыми, доходящими до плеч волосами. За спиной лютня, котомка через плечо. Открытое лицо, чуть прищуренные и немного раскосые хитрые глаза междуморца, тень мальчишеской озорной улыбки на губах. Он не казался ни опасным, ни великим, ни всемогущим, даже Одаренного в нем сложно было узнать. Обычный человек, мужчина тридцати лет. Междуморец. Вирд не разглядел крыльев, но знал – они у него были. Этот Междуморец – свободен!

Фиолетовый туман скрыл от Вирда образ первого Мастера Путей. В самый последний момент, когда исчезли во мгле его черные глаза, Вирд понял, что Астри Масэнэсс – не настоящее его имя. Лишь одно из многих, лишь для одной из многих жизней, прожитых им за свой очень-очень долгий век…

Между ними снова пролегла пропасть времен.

Вирд заглянул в будущее, не далеко – в завтра. Далекое будущее – это лишь возможность… только вероятность… А завтра – придет точно. Он увидел своих друзей и врагов. Хотя врагов было немного: большая часть нынешних погибли со смертью Атаятана, другие еще не родились, о третьих он попросту не знал.

Вирд видел Гани Наэля, сидящего на берегу озера Фаэлос и наигрывающего свою любимую мелодию; птицы вторили ему, ивы склонили печально ветви, словно вслушиваясь в пение Мастера Музыканта. А он пел: пел, забывшись, о любви и о смерти, о свете и тьме, о свободе и рабстве, о падении в пропасть и расправленных на ветру крыльях. За его спиной возвышался взлелеянный в его мечтах красивый и уютный собственный дом.

Вирд видел Фенэ, вставшую поутру и любовавшуюся спящим в колыбели сыном. Рядом на широкой супружеской кровати в точно такой же позе, что и малыш, с точно таким же выражением на мужественном, покрытом шрамами лице, спал Командующий Мастер Агаят.

Вирд видел Ого, обнимавшего Лючин, и его золотую мамочку, которая отчитывала обоих за то, что они думают лишь о битвах и до сих пор не подумали о внуке для нее.

Ото Эниль спорил с Абилем Сетом о значениях пророчеств. А Кими, оторвавшись от шитья, которым были заняты его руки, одним своим словом разрешил их спор. Оба Толкователя замолчали, задумались, одновременно поднесли чашки с чаем к губам.

Вирд видел Хатина Кодонака, сидящего у окна башни перед плацем Золотого Корпуса. Он с грустью и гордостью смотрел на тренирующихся Мастеров Силы, постукивал длинным пальцем по своему длинному носу. Рыжеволосая женщина, босая, в одной рубахе, подошла к нему сзади и обняла за плечи. Он очнулся от задумчивости, нежно провел рукой по ее предплечью, обернулся с улыбкой:

– Итика…

Итин Этаналь увлеченно что-то рассказывал, будучи в старой мастерской отца Вирда, он показывал на стену, где в камне выгравировано было дерево, казавшееся живым. Иссима слушала его и заливисто смеялась. Она смотрела на Архитектора восхищенными и влюбленными глазами – Вирд знал…

Куголь Аб подносил одеяние Хатару Ташиву, а Правый Указующий готовился петь рассветную песню, как и каждое утро много-много лет до этого.

Ата говорила перед вождями о трех исполнившихся знамениях. О том, что Дети Снегов отныне не должны переходить Северный залив – там место памяти – священная земля. А когда она закончила свою речь, другая Ташани надела на ее голову свадебный там-тук и связала ее руку с рукой высокого статного сына севера со шрамом на щеке.

Алсая Ихани шла по коридорам Здания Совета следом за Даджи Марто и на ходу упрекала его в том, что он бесчувственный чурбан, а тот только молча пожимал плечами.

– Ненавижу тебя!.. – закричала она, остановилась и расплакалась, как девочка.

Марто обернулся, возвратился по коридору, подошел к ней, взял за плечи и заглянул в глаза:

– Лжешь! – сказал он.

– Ненавижу тебя… – повторила она, захлебываясь в рыданиях.

– А я тебя люблю…

Килей Холд в повязке изгнанника хмуро вглядывался в утреннее небо, оторвавшись от прополки своего огорода. Призывать дождь для полива собственного клочка земли Вирд ему не запрещал. Бывший Советник, вынужденный кормиться с небольшого огорода в западной Тарии, все же был в лучшем положении, чем проданные им в Ару рабы.

Королева Алиния и король Мило прогуливались по мощеным дорожкам сада. У Алинии выделялся заметно округлившийся животик.

Биби – бывший воришка, одетый в новенькую тарийскую форму служащего городского Правления, несся с поручением Мастера Нанеля по улицам Кинтелэна.

Эрси Диштой, где-то под Торилагом, ворча и хмурясь, рассказывал какому-то высокому толстяку, что после исцеления ему – Эрси, будет худо, и все, что можно будет для него сделать – это оставить в покое. Он закусил в зубах отрезок кожаного ремня и протянул руки к лежащему на смятой постели мальчишке лет семи, изувеченному падением с дерева. Лазурные потоки выправили и срастили сломанные кости, закрыли раны. Мальчик вскочил на ноги, а Эрси упал, извиваясь в конвульсиях… Глядя на него, Вирд поверил, что Годже Ках – убийца родителей, давно умер… Глупо ненавидеть мертвого…

Эдрал спала, обнявшись с мужем, и видела сон о пурпурном соловье. Он снился ей уже в который раз, но Эдрал не знала его значения. Вирд тоже не знал…

Тико, Тоше, Марил, Хабар, Шос и Мах засиделись до утра в «Пристанище Мастера». Они шумели и спорили, и госпожа Кайсанаса грозила вымести их вон поганой метлой, если сами не уберутся подобру-поздорову – вот уж кто ни капли не боялся шестерых боевых Мастеров!

Вирд улыбнулся завтрашнему дню, который уже наступал – солнце всходило за горами Сиодар, всходило над Арой, где он вырос. Вирд встал на парапете, закрыл глаза и… прыгнул в настоящее. Прыгнул туда, где он на самом деле находился. Его настоящее, его сегодня… его оковы… его предназначение лежало рядом с ним на широкой кровати Верховного и забавно сопело маленьким носиком… Вирд склонился над Элинаэль, поцеловал, уткнулся в ее теплое плечико и прошептал: