У меня самолет был поломан. Дали приказ сжечь неисправные машины. Рацию жалко было, такая рация хорошая попалась, а то бывает, такая попадется – один треск в ушах стоит. Снять ее хотел, но Иван Филиппов, у которого я должен был в фюзеляже лететь, закричал, что некогда. Вообще-то он прав был – уже сумерки сгущались. Я парашют сунул в фюзеляж и сам туда подлез. Садились уже в темноте, но все нормально, и техники успели на переправу у Тетеля. Даже командира нашего не наказали за то, что он взял ответственность на себя, а приказа сверху не дождался.

– В чем летали на задания?

– Гимнастерка х/б. Зимой свитер и курка дерматиновая. Личное оружие – пистолет.

– Мата в радиоразговорах много было?

– Редко. Например, от Скоморохова я ни разу в воздухе матюков не слышал. Да он и голос не повышал.

– Оружие надежное было?

– Отказов не было. Иногда подводили синхронизаторы, и пушка простреливала лопасть винта. Вообще для воздушного боя огневой мощи двух пушек хватало.

– Было ли вам страшно?

– Страха не было, но волнение всегда было, особенно до того, как сел в самолет. Когда сел, выруливаешь, еще волнуешься, а взлетел – все. Вот ты спрашиваешь, как я себя чувствовал, когда меня зажали четверо и Кирим только под конец пришел помочь? Если бы мне было страшно – сбили бы меня. Зло меня взяло – не получится у вас ничего.

– Помогал ли техник при запуске двигателя?

– Двигатель мы сами запускали, там все отрегулировано. Техники не помогали.

Техники готовят самолет МиГ-3 с мотором АШ-82 к вылету

– Как вы тогда оценивали немецких летчиков?

– Когда я воевал, у нас было безоговорочное превосходство в воздухе. Тем не менее о квалификации их могу сказать, что хорошие они были летчики. Они тоже боролись за идею. У них своя – у нас своя.

Конец войны получился интересный. Апрель 1945-го уже был. В Альпах мы добивали фашистов, которые нам не захотели сдаваться. Они там держались, хотели сдаться американцам. Мы сначала вместе с «илами» летали на разведку, чтобы точно определить, где враги. Было это 10 мая. Нас к тому времени осталось совсем мало, человек 10 или 12. Сборная эскадрилья. Восемнадцать «илов» мы повели втроем: Калашонок, Козлов и я. Некому больше было лететь. Калашонок и Козлов повыше шли, я в хвосте болтался у «илов», потому что с хвоста обычно заходят на выходе. И тут штук 20 «фоккеров». Такая каша была! Как только не столкнулись и живы остались, не знаю, но сбили 9 немецких самолетов, ни одного «ила» не потеряли. Только один из них был чуть подбит.

11 – го начали наши немцев бомбить. Мы летали на прикрытие. К вечеру фашистов разбомбили. Хотя дрались, конечно, немцы до последнего. Это в книге у Скоморохова хорошо описано. Он честно написал.

– С американцами приходилось сталкиваться?

– Боев с ними не было. Южнее Вены встретили группу. Я резкий маневр сделал – не знаешь же, «мессера» там или американцы. Скоморох мне говорит: «Не дергайся, это американцы».

– За сбитые самолеты получали деньги?

– Да. За каждый истребитель по 2 тысячи, бомбардировщиков я не сбивал. Но мы этих денег не видели. Просто учет был в штабе, кто сколько сбил, а после окончания войны начали считать, кому сколько причитается. Мы в 1945 году получили эти деньги. Их в одесский банк перевели. Мы были в Болгарии, говорим: Одесса рядом – слетаем туда и получим. Слетали и получили.

О военных годах с разными чувствами вспоминаешь. Голодное, конечно, было время. Хотя под конец войны нас уже хорошо кормили. И на Украине – ничего. А вначале подвоз был плохой. Но как только появлялась возможность, летный состав кормили нормально. Иначе один-два боя – больше летчики не выдержали бы. А тут по 5 вылетов в сутки. Поэтому и была у нас 5-я норма – самая большая. Подводники и летный состав только получали такую.

– Была ли трофейная техника в полку?

– В годы войны был у нас в полку немецкий «Шторьх» – такая стрекоза: сверху крылья расположены, подкосы под фюзеляжем. А еще у нас был чешский спортивный самолет «икар». Такой изящный, обтекаемый. С одним крылом спортивным. Хорошая была машина. Летчиков простых не допускали, а начальство на нем душу отводило. Наш штурман дивизии на нем все пилотировал на низкой высоте и разбился у нас на глазах.

– Что делали в свободное время?

– Мы сами в свободное время под баян песни пели, танцевали. Были у нас танцы. И женщины приходили из санчасти. Молодые мы все тогда были. У кого-то завязывалась любовь. Иногда женщины говорили нам: «Обождите, все будет после войны». Все верили, что война закончится и будет Победа.

– Сколько у вас сбитых?

– Шесть лично и девять в группе.

СПИСОК ДОКУМЕНТАЛЬНО ЗАФИКСИРОВАННЫХ ВОЗДУШНЫХ ПОБЕД Л.З. МАСЛОВА В СОСТАВЕ 31-ГО ИАП, НА САМОЛЕТАХ ЛА-5 И ЛА-7

Источники

1) ЦАМО РФ, ф. 31 иап, оп. 203401, д. 4 «Журнал итоговых боевых донесений за день» (за 1944 г.);

2) ЦАМО РФ, ф. 31 иап, оп. 223402, д. 4 «Журнал итоговых боевых донесений за день» (за 1945 г.);

3) ЦАМО РФ, ф. 295 иад, оп. 1, д. 46 «Сведения о сбитых самолетах противника» (за 1945 г.);

4) ЦАМО РФ, ф. 295 иад, оп. 1, д. 59 «Сведения о сбитых самолетах противника» (за 1944-1945 гг.).

К авиации меня потянуло еще в детстве. Мальчишкой я занимался в модельном кружке. В 1938 году по путевке комсомола был направлен на учебу в аэроклуб Дзержинского района города Москвы. Инструктора в аэроклубе были для нас просто отцами. Они к нам тоже относились очень тепло. В аэроклубе нас одевали: выдавали комбинезоны, сапоги. Мы даже ворошиловский паек там получали. Рано утром вставали, была еще роса. Самолет уже стоит, тебя жаут. Отлетаешь, и на станцию – едешь в Москву. Вот так и учились.

В конце 39-го, по окончании аэроклуба, меня решили послать в Серпуховскую летную школу. Я не согласился учиться там. Почему? У моей родной сестры муж был летчик-истребитель (погиб он потом под Смоленском), который окончил Качинскую летную школу. Он говорил мне: «Хорошо, что ты пошел в авиацию, но в морскую авиацию идти не советую».