Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В «реальной истории», с задачами и целями партизанского движения изрядно напортачили, ставя во главу угла такое вот:
«Чтоб земля горела под ногами фашистских оккупантов! Чтоб ни минуту враг не чувствовал себя спокойно на нашей земле!».
В результате горели наши сёла и очень часто – вместе с жителями, спокойно не чувствовали себя сами партизаны – за коими охотились денно и нощно, как за дикими зверьми… А фашистские оккупанты - более-менее стабильно снабжали свою армию, дошедшую аж до самой Волги-Матушки и седых вершин Кавказа.
То, что в первую очередь партизаны должны бить по коммуникациям, важнейшем из которых являются железные дороги - дошло лишь к 1943-му году и, сразу же - потрясающий успех во время вышеназванных операций.
Пономаренко задумался и спросил:
- А разве партизаны не должны мешать врагу во время его вторжения вглубь нашей территории?
Отицающе верчу головой, рискуя что она открутится с шеи и свалится с плеч долой:
- Когда враг наступает – он силён и, значит - сможет выделить значительные воинские формирования, чтобы если и не уничтожить партизан - то хотя бы загнать их в глубь лесов и болот и там блокировать, не позволяя таким образом им выполнять свою главную задачу…
А так «в реале» и было: во время контрнаступления РККА под Москвой зимой 1941-1942-го годов, партизанские отряды не сумели помешать германскому командованию снабжать войска и подбрасывать подкрепления по железной дороге - так как рано вылезли с сиюминутными задачами и были уничтожены, или загнаны в самые глухие дебри. В результате нашей армии (и не только поэтому, конечно, эта причина – из разряда «упущенных возможностей») не удалось полностью уничтожить группу армий «Центр» и война продлилась ещё три года, принеся неисчислимые бедствия.
- …А вот когда противник в боях с нашей армией обессилеет и обескровится, когда в бой будет брошен «последний батальон»… Вот тогда, уж!
Я грозно и не без уместного в данном случае пафоса потряс кулаками и, затем спокойно:
- А до этого партизанам сидеть на попе ровно, как мышь под веником и дышать через раз.
После чего изрядно ошарашил:
- Приветствуется даже сотрудничество партизан с оккупантами – чтоб как можно ближе подобраться к тем самым «коммуникациям», в ожидании часа «X».
Чекисты переглянулись – с вполне определённым выражением на лицах и дуэтом издали нечто вроде:
- Вот, даже как?
Как ни в чём не бывало, усмехаюсь:
- Считаете, что для Советской Власти будет лучше, если с оккупационной администрацией будут сотрудничать её выползшие из всех щелей враги? Вылавливать и вешать коммунистов, комсомольцев и председателей колхозов? А предпочитаю, чтоб всё происходило с точностью наоборот.
Те вновь переглядываются, но уже сосем другим выражением на лицах:
- Это гениально, товарищ Сталин!
Подмигнув и заканчивая «партизанскую тему»:
- А вы, что думали, товарищи? Так что если в дальнейшем что-то будет непонятно – спрашивайте, не стесняйтесь.
***
Следующая тема происходящего чаепития:
- А скажите-ка мне, товарищ Влодзимирский, всех ли польских офицеров в Катыни расстреляли?
Тот поперхнулся чаем, довольно долго кашлял с выступившими слезами на глазах, но всё-таки ответил, причём в довольно жёсткой форме:
- Товарищ Сталин! Этот вопрос надо адресовать в Департамент исполнения наказаний – там сейчас ведают расстрелами и всем таким прочим.
Понимающе-снисходительно улыбаюсь:
- Ну не будьте таким формалистом, товарищ Начальник Управления безопасности НКГБ! Просто скажите мне: что Вам известно про массовые расстрелы пленных польских офицеров в Катыни весной прошлого – 1940-го года?
Тот в явном замешательстве:
- Если эта «Катынь» в оккупированной Германией Польше, то про «массовые расстрелы» надо спрашивать у товарища Фитина – Начальника Службы внешней разведки СССР или у товарища Вышинского…
Стараясь быть терпеливым, подсказываю:
- «Катынь» - это какая-то дыра где-то под нашим Смоленском, где находится (или до весны 1940-го года находился) лагерь для военнопленных польских офицеров. Что Вам по этому поводу известно, товарищ Влодзимирский?
Тот, вижу – тоже стараясь быть терпеливым, объясняет:
- Мне известно, товарищ Сталин, что для содержания пленных поляков осенью 1939-го были устроены три лагеря польских военнопленных. Но ни о каких расстрелах поляков в какой-то Катыни и тем более – массовых, мне ничего не известно.
Чешу недоумённо в затылке:
- И что? Так до сих пор и сидят они в тех трёх лагерях?
- Почему же? Военнопленных украинцев, белорусов и других национальностей, Родина которых на территории Западной Украины и Западной Белоруссии – уже весной прошлого года распустили по домам… Тех из поляков, кто согласился выехать на территорию отошедшую Германии, отправили туда.
С надеждой, которая как известно - умирает последней:
- А всех остальных ведь расстреляли, да?
Не сумев скрыть раздражения, тот восклицает:
- Да, нет же, товарищ Сталин!
Разочарованно бурчу:
- Скажите ещё, что отпустили предварительно хорошо накормив и погладив по попке…
- Нет, не отпустили. Польских генералов, чиновников и вообще всех офицеров - разместили в лагере близ Старобельска, что в Харьковской области. Враждебно настроенных к Светской власти поляков, а так же разведчиков, контрразведчиков, жандармов, полицейских и тюремщиков - в Осташковском лагере близ Калинина. Кроме этого, туда перевели немало польских граждан русского происхождения, до войны состоящих в Русской фашисткой партии или же состоящих в белогвардейских организациях и принимавших участие в террористической деятельности.
Жестом заострив моё внимание, Влодзимирский:
- Вот из числа этого контингента военнопленных, решением Особого совещания НКВД - около тысячи человек было оформлено «по восьмой категории».
Кивком давая понять, что понял что это за «восьмая категория» такая, спрашиваю:
- Всего «около тысячи»? Хорошо, но мало! А с рядовыми то поляками, что произошло?
- Простые пленные польские солдаты и унтер-офицеры, родом из немецкой части Польши, которые отказались туда возвращаться - содержатся в Козельском лагере Смоленской области и Путивльском лагере Сумской области.
Озадаченно переспрашиваю:
- Так, что? Польских офицеров на западе СССР нет?
- Нет, товарищ Сталин – только рядовые солдаты и унтер-офицеры.
Не сумев сдержаться, удивлённо восклицаю:
- Так откуда они там взялись?!
Все трое на меня уставились:
- Вы это про что, товарищ Сталин?
Отмахиваюсь:
- Так, мысли вслух… Не берите в голову, товарищи.
«Ларчик» открывается очень просто: польские историки – такие же бестыже-безнравственные шлюхи на службе у политики, как и их советско-российские коллеги. Правда, у этих есть одно оправдание: они проституируют во благо