Комуч попытался провести мобилизацию, но население не желало воевать и всячески уклонялось. Народная армия Комуча унаследовала многие черты «керенщины» (в виде разных комитетов и прочих нововведений того времени) и в целом оказалась не очень боеспособной.

В Томске вскоре после изгнания большевиков вновь собралась Сибирская областная дума, когда-то ими разогнанная. Она предложила ранее образованному Сибирскому правительству приступить к своим обязанностям. Председатель этого правительства Дербер находился во Владивостоке, связь с которым ещё не наладилась. Поэтому новым председателем был избран 55-летний П. В. Вологодский.

Коренной сибиряк, родившийся в семье сельского священника, Пётр Васильевич учился на юридическом факультете Петербургского университета, но был исключён из него за «неодобрительное поведение», что выразилось в посещении кружка сибирских областников. Позднее он сдал экзамены в Харькове и получил университетский диплом. Несколько лет служил по судебному ведомству в Сибири на мелких должностях. В 1897 году ушёл в отставку в чине коллежского секретаря. С этого времени занимался адвокатской практикой в Омске, выступал защитником на некоторых политических процессах. Ему удавалось смягчать приговоры, и ни один из его подзащитных не был приговорён к смертной казни. Был избран во II Думу, но, как видно, сильно задержался с выездом. Пока ехал, Дума была распущена. В июле 1917 года был назначен старшим председателем Омской судебной палаты. По какому-то недоразумению его одно время приписывали к эсерам, хотя таковым он не был. Скорее – сибирским областником. Вообще же он был человек беспартийный. Административного опыта у него, по правде говоря, было мало. Но в Сибири он слыл человеком безупречно честным и порядочным. Правительство, возглавляемое таким человеком, вызывало уважение.[893]

Наиболее колоритной фигурой в Сибирском правительстве был 28-летний Иван Андрианович Михайлов, сын народовольца, родившийся в каторжной тюрьме. Он закончил юридический факультет Петербургского университета, но затем занялся проблемами финансов и экономики. Был ближайшим помощником А. И. Шингарёва, когда тот занимал во Временном правительстве сначала пост министра земледелия, а затем – финансов. Его политические убеждения были неясны даже его ближайшим сотрудникам. Скорее всего он был чистый прагматик. В начале революции выступал как эсер, а переехав в Сибирь и войдя в Сибирское правительство, стал действовать независимо от эсеров и мало с ними считаясь. Эсеры прозвали его Ванькой Каином. А от сослуживцев он получил прозвище «Иван Интриганович».

Михайлов действительно был мастером закулисных действий и разного рода заговоров. Деятельный, энергичный, хороший спорщик, обладавший даром властного обаяния, он постоянно был занят тем, что группировал вокруг себя одних министров, а других выдавливал из правительства. Таланты, которыми его наделила природа вовсе не скупо, он, к сожалению, больше расходовал на подобного рода возню, чем на настоящее дело. И в кресло министра финансов сел по своей самоуверенности и по недостатку в Сибири классных специалистов. Ибо финансы – такая область, которой нельзя овладеть с наскока, в которой масса потайных ходов и выходов, знакомых только тем, кто, просидев на этом поприще десятки лет, ушёл с головой в это царство гномов, с его тихими подземными войнами, в результате которых одни становятся венчанными и невенчанными королями, а другие хватаются за голову, в одночасье теряя всё.[894]

На пост военного министра в Сибирское правительство был приглашён Гришин-Алмазов. Единственный настоящий эсер в правительстве, министр «туземных дел» М. Б. Шатилов, «путаник и вздыхатель», как называл его один из мемуаристов,[895] большого влияния не имел. В целом же Сибирское правительство было гораздо правее и прагматичнее самарского Комуча.

Томск, интеллектуальный и культурный центр Сибири, расположенный в стороне от Транссибирской железной дороги, не мог стать сибирской столицей. Временное Сибирское правительство переехало в Омск, город на берегу Иртыша – там, где его пересекает Великая магистраль. Сибирская же дума (Сибоблдума, как её называли) осталась в Томске.

Административный центр Акмолинской области и Степного генерал-губернаторства, Омск, маленький и захолустный, никогда не претендовал на роль столицы. Просто поблизости не оказалось другого подходящего города. Новониколаевск (ныне Новосибирск) тогда был ещё меньше Омска, а Иркутск находился слишком далеко.

Путешественники, побывавшие в Омске, писали о его широких, прямых и немощёных улицах, застроенных амбарами и деревянными домиками, о малом количестве садов, о колокольнях церквей и минаретах мечетей, нарушавших унылое однообразие архитектурного силуэта. Пыль омских улиц, с каким-то особым седым оттенком, необычайно лёгкая и подвижная, вихрем носилась за каждым извозчиком, каждой телегой, увивалась за пешеходами, лезла в глаза, уши, нос, висела над городом. Осенью и весной она превращалась в грязь, а зимой её сменяли снежные заносы. По ночам весь Омск тонул во мраке, ибо уличное освещение отсутствовало.

И всё же этот город, выросший в окружении берёзовых рощ, был по-своему живописен. В центре его высился Казачий Никольский собор – архитектурный шедевр, построенный по проекту выдающегося зодчего В. П. Стасова. Здесь хранилось древнее знамя Ермака, главная достопримечательность города.

Путешественники отмечали многолюдную пестроту и разноликость омских улиц, где всегда можно было увидеть казака в фуражке с красным околышем (казачку же – разряженную в красные ситцы), киргиза (по-нынешнему – казаха) в халате и высокой шапке, переселенца в лаптях и сибирского старожила в смазных сапогах. Здесь встречались коренная Россия, Сибирь и Средняя Азия. Омские же ярмарки (весенняя и осенняя) вмещали в себя всё, чем были богаты здешняя земля и соседние края – от возов с мукой, хлебом, овощами до целых гор сушёной рыбы с Волги и Каспия.

До постройки железной дороги Омск был совсем патриархальным городом, большинство населения которого (казаки и мещане) занималось хлебопашеством. По переписи 1897 года здесь числилось всего 37,4 тысячи жителей. Транссибирская магистраль многое изменила. Город превратился в крупный транспортный узел, в котором поступавшие из России товары перегружались из вагонов на пароходы, а направлявшиеся в Россию из сибирских глубин и из Средней Азии – наоборот.

Выросло число промышленных предприятий. Появились рабочие посёлки – Нахаловка (характерное название, говорящее о том, что строительство велось без отвода земли), Волчий Хвост, Атаманский Хутор. Численность рабочих достигла 2,5 тысячи человек. Центр города заметно отстроился. Появились каменные дома, построенные в новомодном и затейливом стиле «модерн». Если бы не пыль, путешественник мог подумать, что он в Москве на Петровке.