Падре посмотрел на отца Винетти, как на единственного человека среди всей этой разношерстной компании, кому он мог доверять. Прочитав в его глазах фразу «так будет лучше для всех», он понял, что от него, вне всяких сомнений, скрывают что-то очень важное. Ночной визит столь влиятельных персон в затерянную в горах деревню не мог быть вызван одним лишь желанием помочь организовать съемку фильма в ничем не примечательной базилике. Чудеса исцеления происходили во всех церквях повсеместно, и это никогда не являлось из ряда вон выходящим явлением.

Из уважения к отцу Винетти, которого он знал не меньше тридцати лет, падре Франческо решил не выказывать своих подозрений и снова, слегка ударив себя ладонью по лбу, громко воскликнул, убедительно изображая старческий маразм:

— Ах, вот для чего они поставили у алтаря этот длинный неотесанный каменный стол, теперь мне все стало ясно! Он нужен им для какой-то сцены из фильма, чтобы создать эффект раннего Средневековья.

— Да, падре, именно так. По сценарию жестокий император отдает приказ четвертовать на нем христианского епископа, — придумал кардинал, лишь бы побыстрее отправить старика спать.

— Вот же старый осел! А то я все никак не мог взять в толк, для чего четверо близнецов в черных костюмах и в туфлях, как у премьер-министра, которые уж точно стоят больше, чем мой «Фиат», притянули сегодня в храм эту неотесанную каменную плиту.

Попрощавшись с гостями, падре неспешно направился в свои покои шаркающей старческой походкой, нарочито громко бубня себе под нос:

— Если у вас в Риме так теперь одеваются простые грузчики, то во что же тогда одевается премьер-министр? Хм… четвертовать епископа… надо же… как у них все серьезно… целая комиссия из Ватикана специально приехала.

Остановившись у двери, ведущей в служебное помещение, он оглянулся и, указав отцу Винетти на массивное бронзовое кольцо, прикрепленное к стене рядом с дверным косяком, все так же громко сказал:

— В свои восемьдесят три я уже забыл, что такое крепкий сон и слышу ночью каждый шорох, так что если Джино не сможет ждать до утра и все-таки захочет меня увидеть — достаточно постучать этим кольцом о бронзовую пластину, и я сразу выйду. Да и вы сможете через эту дверь выйти прямо в сад, случись что.

Шон осмотрелся по сторонам, внимательно рассматривая внутреннее убранство католического храма. Он ощутил величественный покой и умиротворение, царящее здесь, но это не располагало его к размышлению о бренности человеческой жизни. Навалившийся на него груз тревожных мыслей не позволял думать ни о чем другом, кроме предстоящего ритуала. Восковые свечи, зажженные падре Франческо, слегка потрескивали, отбрасывая на стены дрожащие причудливые тени. Они дополняли тусклое освещение от маломощных, постоянно мерцающих ламп из-за набирающей снаружи силу грозы. За цветными витражами высоких окон лиловые молнии яркими вспышками освещали сгустившийся мрак, но внутри храма были слышны лишь приглушенные отголоски тяжелых громовых раскатов.

— Похоже, капитан, что мы вовремя успели. Лететь в гражданском вертолете, слепленном из стеклопластика, прямо в глаз циклона — не самая приятная вещь, — обратился Палардо к командиру отряда по рации.

— Скоро пойдет ливень, так что лучше отзовите своих парней, иначе они вымокнут до нитки. У меня достаточное количество спецназовцев, чтобы оцепить храм плотным кольцом.

Время близилось к полуночи. Шон с волнением и беспокойством поглядывал в сторону алтаря, возле которого отец Винетти и комиссар Бизаре о чем-то шептались с кардиналом, как будто и забыли вовсе о том, с какой легкостью он отправлял людей на смерть, словно в туристическую поездку.

Майлз приблизился к длинной каменной плите, установленной на разборной раме из нержавеющей стали, справа от алтаря.

«Не иначе как жертвенный».

Проведя ладонью по его шершавой необработанной каменной поверхности, он вслух процитировал слова из Торы, которые сразу же пришли ему на ум:

— «…а когда ты будешь делать жертвенник из камней, не клади их обтесанными, дабы не занес ты над ними железо и не осквернил их».[137]

— Вы полагаете, что этот стол приготовили для жертвоприношений? — не желая соглашаться с очевидным, спросил комиссар Бизаре.

— Мудрецы Талмуда учили, что нож, которым обтесывают камень, создан для убийства, в то время как основное предназначение жертвенника заключено в скреплении мирного союза между Богом, принимающим жертву, и тем, кто ее приносит. Именно благодаря принесенной жертве человек добивается благосклонного отношения со стороны Господа и, как следствие, — богатства, почета, продления жизни и что там еще нам обычно нужно для полного счастья. Вот почему камень нельзя было осквернять железом, из которого изготавливали мечи, копья, стрелы — орудия убийства. Ну а Люцифер, будучи изначально архангелом Всевышнего, безусловно, до сих пор пытается ему во всем подражать.

— Вы абсолютно правы, доктор Майлз, — сразу же подхватил эту мысль и принялся дальше ее развивать Сантори, еще надеющийся на то, что ученый передумает участвовать в ритуале, почувствовав реальную угрозу для своей жизни. — Если принять во внимание конечную цель и исключительную важность для дьявола сегодняшнего обряда, то скрепление союза со своими слугами жертвенной кровью будет являться для него необходимым условием успеха. Рождение Антихриста должно ознаменовать собою новый этап в жизни Сатаны, своего рода переход на более возвышенную «псевдобожественную» ступень. Поэтому можно практически с полной уверенностью утверждать, что этот стол приготовлен именно для вас.

— Но это же противоречит намерениям дьявола заманивать все большее количество власть имущих в свои сети при помощи последующих ритуалов исцеления и продления жизни. Кто же будет их проводить, если не Избранник? — возразил священник.

— Я полагаю, что Люцифер верит в то, что его слуги, испившие кровь избранника, вполне смогут проводить все последующие обряды уже самостоятельно, — не хотел сдаваться Сантори.

— Честно говоря, я не перестаю удивляться, как вы до последней минуты противитесь тому, что должно произойти помимо нашей воли. Даже мне, далекому от теологии человеку, это стало уже понятно. Разве мы в состоянии остановить замысел Божий, — возразил комиссар Бизаре.

— Размножение дьявольской нечисти не может быть волей Господа! Это откровенное богохульство, противоречащее здравому смыслу и милосердной природе любящего нас Бога. Это кощунственное заблуждение внушили легковерным людям слуги Сатаны, которые порой даже и не догадываются, что таковыми давно являются, — с нескрываемым раздражением, переходящим в гнев, ответил кардинал.

«Ого, как загнул! Ни дать ни взять инквизитор. Был бы у него меч, разрубил бы меня на мелкие куски», — подумал комиссар.

Винетти прочитал страх и сомнение на лице ученого, навеянные словами кардинала, и поспешил его успокоить: