«А ведь он совершенно прав, – подумал Сергеев отрешенно. – Это же уже было. С файлами Мельниченко. Дозированный выброс. Стрельба исключительно по нужной мишени. Лишнее отрезали и отложили до наступления острой необходимости. Прав Блинов, прав, как ни крути… А я в очередной раз сделал глупость!»

– …и будут решать, на ком должна гореть шапка. На мне она и так горит, спасибо нашей доблестной прокуратуре и моим бывшим однопартийцам, но я не пуп земли, и выбор у них, как я понимаю, будет достаточно широк – любой фигурант подойдет. Ты, если тебя расколют, дашь кому-то в руки самое настоящее оружие массового поражения – это ты здорово сформулировал. И кончится это все тем, что пару десятков наших политических светил запляшут под чужую дудку, как дрессированные медведи. Вот и всё. Никаких красивых целей, благородных разоблачений – банальный шантаж. Ой, Умка, какой же ты сладкий… Настолько сладкий, что самого тянет попользоваться! Нет ничего хуже дилетанта с благородными намерениями! Это тебе не по джунглям с автоматом бегать, тут, помимо благородства и принципов, нужны мозги и государственное мышление. А государственное мышление подсказывает, что полезный подлец – это не подлец, а госслужащий! Так что, Сергеев, заканчивай приёб…ться к ветряным мельницам, увози Плотникову! Скрути ее в бараний рог и увози! Потому что, если возьмут ее, то ты отдашь все… И информацию, и принципы, и совесть, и даже честь в движении…

Сергеев снова поднял взгляд на Блинова.

Тот сидел в кресле напротив, мокрый, как упавшая в воду мышь, но, судя по глазам, совершенно трезвый. Пахло от него пронзительно, но скорее не потом и не виски, а каким-то продуктом переработки спирта – резко, неприятно. Мятая, перепачканная рубашка прилипла к груди, сквозь тонкую ткань просвечивали колечки волос. На конкурсе мокрых маек Блинову призовое место не улыбалось, это уж точно.

– И кто будет ее брать? – спросил Михаил. – Ты умный, Блинчик, ты все и всех знаешь. Скажи – кто? И я вырву им ноги!

Владимир Анатольевич виновато развел руками:

– Кто угодно, Умка… Ты же видишь, что творится? Разброд и шатания! Силы, которая реально контролировала бы положение в стране, больше нет! Сколько сил было потрачено на лидерство! И ради чего? Ты понимаешь, что теперь у нас рейтинг ниже, чем у коммунистов? А ведь мы были партией власти! Уход Папы нарушил равновесие. Этого нельзя было делать. И я предупреждал, что всё может посыпаться… То, что случилось в 2004-м – это не победа демократии, а всего лишь попытка передела власти. Дорогой проект, однако учти: вложенные деньги должны окупаться, а иначе кому-нибудь оторвут голову! И если раньше в банке все знали, кто самый большой паук, и шумели строго в порядке очереди, то теперь нас из банки на х…й выгнали. Сейчас на арене столько сил, которым надо, обязательно нужно во власть, чтобы отбить свои и чужие бабки, что удар может последовать откуда угодно.

Регина, Пимоненко, Левчинский, Задерибок, Холод… Любой из них. Понимаешь, Миша, любой. Потому что там, где начинается политика, нет места морали. А там, где начинают делить власть, не остается ничего человеческого. Ты имеешь дело не с людьми, Сергеев, – с функциями. Их цель не я, не ты, и не Вика с дочкой. Все мы – ничто, деталь, эпизод, микрочип, защищенный паролем, который надо взломать – и будет счастье! Маленькая победа в огромной войне. Ты бы стал жалеть микрочип? Вот и они не будут… На всех на них работают одни и те же люди, торговцы информацией – бывшие ваши, профессионалы сыска и провокации, мать бы их так…

Он криво улыбнулся.

– И как настоящие профессионалы вне политики, они с удовольствием продают информацию всем, кто платит. Очень удобно – этакий единый информационный центр, почти что Ленинская библиотека. И информацию о тебе твои бывшие коллеги так же продали всем желающим – помнишь, как мы с Рашидом быстро разобрались в твоей тайной биографии? И о твоем суперкомпромате они же сообщили заинтересованным сторонам. То есть – всем! А ты меня спрашиваешь, откуда ждать удар?

Блинчик издал хрюкающий звук, должный изображать невеселый смех.

– Завтра твоим однокашникам предложат денег, и они выпотрошат тебя, мой милый друг, как свинью на бойне. Ты небось хорошо знаешь, что такое допрос первой степени с применением спецмедикаментов? Я только видел результаты – и после пару недель не спал без стакана крепкого… Вот почему я говорю тебе – увози Вику и Маську. Я добрый, но я уже вне игры, заеб…лся вытирать лужи под своими дебилами и имею право на человеческие проявления. Остальные в игре. Так что не надо изображать Дон Кихота. Не надо вырывать кому-то ноги. Просто спрячь тех, кого любишь. А дальше – твое личное дело, Умка. Личное, объясняю – это когда больше никто не пострадает. Ты советовал исчезнуть мне, я тоже даю тебе совет. Он не хуже твоего, поверь. Предлагаю использовать. А теперь – езжай, нам пора.

Сергеев уже почти вышел в коридор, когда Блинов сказал ему вслед:

– Миша…

– Да, Володя…

– Я подожду вас в аэропорту. Час. Постарайся успеть.

– Брось, Блинов. Не геройствуй. Выберемся.

– Час, – повторил Владимир Анатольевич настойчиво. – Это ничего не решает. Что такое час? Ты же знаешь, при необходимости можно и в воздухе самолет развернуть.

– Не выдумывай. У тебя же зафрахтован не украинский самолет.

– Ага, – подтвердил Блинов радостно. – Угадал. Но у нас самое лучшее в мире ПВО. Они в самолеты попадают даже когда не целятся, особенно в пассажирские. Так что я жду час, Миша. Вылет был назначен на шесть вечера. Теперь на семь. Я хочу вернуть долги. Хотя бы частично. Не важно, что ты не сдал меня из собственных соображений. Важно, что не сдал. Самолет на Гостомельском аэродроме – знаешь, где это?

Умка кивнул.

Васильевич провел его до машины.

– Ты, Сергеев, на себя не похож… Что случилось? Помощь нужна?

– Пока нет. Телефон у тебя тот же?

– Да.

– Может понадобиться.

– Позвони, – просто сказал Бузькин. – Ты же знаешь…

– Знаю, – ответил Сергеев, заводя двигатель «тойоты». Машина нагрелась под солнцем так, что кожа сидений обжигала ягодицы даже через ткань брюк. – Спасибо, Васильевич, надеюсь, что не придется беспокоить.

– Ну, – Бузькин оперся на край приоткрытого окна своими большими, как медвежьи лапы, ладонями. – Это как бог даст. А если не даст – позовешь… Удачи тебе, Михаил Александрович.

Сергеев включил кондиционер на полную мощность и тронул машину с места.

Где и как искать сейчас Плотникову, он представлял себе довольно смутно. Тем более что планы противника он не мог даже предположить. Оставалось действовать по наитию, и именно так Сергеев и собирался делать. Как бы глупо не выглядели бессистемные действия, это было гораздо лучше бездействия.

Он включил громкую связь и поставил на автодозвон Викин номер. Потом полез в бардачок и достал «вездеход»[50], которым практически никогда не пользовался, и подумал, что сегодня не отказался бы и от «мигалки» на крыше. «Тойота» сглотнула километры до Киева за несколько минут – Сергеев «давил гашетку» не стесняясь. В дневные часы шоссе было практически пустым, и нарядов ДПС[51] на пути тоже не встретилось. Пробка на Южном мосту рассосалась, Умка, не снижая скорости, пронесся по Набережному шоссе и ушел влево, к гостинице «Салют», чтобы не воткнуться в «тянучку» при повороте на Подол. На подъеме наперерез ему бросился гаишник, но Сергеев исполнил такой этюд на клаксоне и фарах, что лейтенант сразу рассмотрел пропуск на лобовом стекле и торопливо отдал честь, почему-то левой рукой. Возле здания Кабмина Сергеев воткнул авто в ряд дорогущих лимузинов власть предержащих и, взбегая мимо охраны по ступенькам, глянул на часы. Двадцать минут. Прекрасный результат, который на этом маршруте и кортежем не всегда достижим. Чистое везение. Но время таяло быстрее, чем он мог себе представить. Никто не запрещает бахвалиться, но другого плана, кроме того, как впихнуть Плотникову с Маринкой в джет к Блинову, у Умки не было. Кто бы мог подумать, что Вовочка в результате окажется единственным союзником? Последним шансом, на который, так или иначе, придется положиться?