У Миши была встреча с Путиным. На ней еще были [Гела] Бежуашвили, его приятель, с которым они учились в Киеве и который тогда был начальником внешней разведки (служба внешней разведки в Грузии – это ничто, меньше даже, чем информационное бюро, и Бежуашвили такой же; хотя он был с Мишей очень близок и был министром обороны, но это не мой любимый персонаж), помощница Миши Нато Канчели и еще кто-то. Двое из них мне рассказывали эту историю.

Встреча была достаточно напряженная, долгая, Путин спрашивал про то, про се, про третье. «Вот вы открыли музей оккупации, но на самом деле, какая оккупация, это же грузины оккупировали Россию». И Миша сказал: «А вы откройте музей грузинской оккупации на Красной площади». Нато Кончели – она толковая девица, но молодая, в Америке выросла и Европе частично – захихикала. Путин побурел просто.

Ну и Путин спрашивает: «А с Бадри-то что случилось? Кто это сделал?»

Вот ведь вопрос: не что произошло, а кто это сделал. Путин же думает, что это все американские разведчики перед ним. Миша, понятно, – разведчик, Бежуашвили еще и в Гарварде учился после Киева.

ВФ: Мишин куратор.

КБ: Канчели он не знает, но все равно она выросла за рубежом, окончила колледж в Англии… Если ему дали объективку, то тоже понятно, что шпионка. Четвертый, не знаю, кто был.

И Миша интуитивно ответил: «Это лучше спрашивать у Гелы». И Путин так посмотрел на Бежуашвили…

ВФ: Уважительно?

КБ: Да. Как на человека, который стрелял из пистолета Дзержинского.

ВФ: Член клуба.

КБ: Потом Нато рассказывала, что, когда прощались, он так сверху положил руку на руку Бежуашвили.

ВФ: Мол, мы сражаемся в разных армиях, но в принципе – мы из одного теста. Рыцари.

КБ: Да. Потому что для Путина вопрос «кто это сделал?», а не «что с ним случилось?». А так может думать только человек, который рассматривает подобные вещи сам.

ВФ: Это не бросалось в глаза первые три года.

КБ: Да. Мимикрия? Не знаю.

ВФ: В 1990-е у него была большая школа жизни.

КБ: Я вообще был большим сторонником Путина. Мне жена говорила, что я не прав, а я ей возражал: нет, смотри, вот налоги, то, се, третье-десятое, валютное регулирование, этот закон, тот закон, дерегулирование. «Нет, он не нравится мне». Криворотик, она говорила.

Когда я приехал в Грузию, меня спрашивали: ты Путина знаешь? Да, знаю, не то чтобы близко, но встречался несколько раз лично, один на один, еще больше раз встречался коллективно.

Фактически, поворотным моментом было назначение Фрадкова [премьер-министром]. Фрадкова назначили в феврале 2004-го, а я в мае уехал в Грузию. Вот что-то с ним произошло, он решил что-то изменить, не знаю, что случилось, но ракурс сменился. И все мои предсказания про Путина, «он, наверное, будет так делать» – все они оказывались неверными. То есть я думал, что представляю, чего он хотел бы. Иногда даже получалось такое раздвоение: приезжала российская делегация, и я говорил, давайте себя так и так поведем, потому что они будут так и так действовать. И оказывалось, что я был прав – они имели какие-то инструкции, которые находились в логике развития до 2004 года. Но потом появлялись полуофициальные люди, и с ними мои предсказания уже не действовали. Например, Гена Букаев, знаете такого?

ВФ: Бывший министр по налогам.

КБ: Потом он был главным по конфликтным территориям в Кремле[116]. Ему подчинялись все, кто имел отношение к Карабаху, Абхазии, Южной Осетии и Приднестровью. Предтеча Суркова, у которого еще больше мандат – включая Украину. На самом деле это показывает, каков план России. Если Сурков занимается замороженными конфликтами и Украиной – то значит, это и ждет Украину.

ВФ: По моим сведениям, не все так линейно. Да, Сурков ездил в Киев, ездили его люди… Они какую-то работу вели, но, по моим ощущениям, не очень выкладывались…

КБ: Допускаю, но с него же спросят, что сделано.

ВФ: И он сможет ответить: «Блин, ничего не вышло, слишком поздно меня подключили».

КБ: И Путин скажет: хорошо, ты, Слава, больше не занимайся этим, пусть займется кто-то еще. Так же не будет. И кто будет этот кто-то? Зурабов? Он человек очень умный, хитрый, но это не его уровень.

ВФ: Мне кажется, Зурабова и Суркова сближает понимание того, что инструмента против Кости Кирпича у них нет, и сильно впрягаться в украинский конфликт они не будут. Что значит «сильно впрячься»? Это значит активничать, требовать все больше ресурсов – давайте подключим разведку, тех, этих… Но все будет напрасно, вот и окажется, что ты потратил без толку кучу ресурсов…

КБ: Ой, да кто это считает? У Зурабова – я Мишу знаю еще с тех пор, когда он возглавлял «Конверсбанк», – проблема стратегического планирования. Он очень хороший тактик, деньги может с…ть с пустого стола даже. Я серьезно. Фигак – и нет. То есть их и не было, и нет, а у него – есть. Есть вещи, за которые я Гайдара не очень люблю, вот Зурабов – одна из этих вещей. Зурабов и Вавилов – это два человека, которые большое черное пятно на Гайдаре, потому что он им потакал.

У Зурабова нет политического чутья, он схемный человек, он не «гуманист», как я таких называю, не антрополог. А Сурков – как раз гуманист большой. Один из крупнейших знатоков человеческих слабостей.

ВФ: Мне кажется, манипулятивные таланты Суркова в Украине неэффективны. Там иногда кажется, что говоришь с человеком на одном языке, а потом выясняется, что привычные значения слов у него совсем другие…

КБ: Это я понимаю.

ВФ: Мне показалось, после 2004 года всем стало понятно, что если подключение Путина к украинским делам даже на пике любви к нему ничего не дало, то и теперь ничего не будет.

КБ: Посмотрим. Они же не отстанут так – ну слушайте.

ВФ: Не отстанут. Будут поджимать. Но мне не кажется, что 2014 год будет годом Украины в России.

КБ: Посмотрим.

Фрасдорф, Бавария 19 октября 2014 года

Деревянный стол и стулья, вечереющее октябрьское солнце в конце теплого дня, окутанные дымкой невысокие горы в часе ходьбы. В таком антураже протекала беседа с мастером литературного диалога, жителем солнечной Баварии, бывшим вице-премьером Альфредом Кохом. Поначалу мне показалось, что попытка не очень-то удалась. Кох спешил, Бендукидзе опаздывал, разговор поначалу не клеился. И все же я решил не выносить поспешных суждений и не поленился расшифровать запись. Сейчас этот текст мне кажется одним из самых удачных в книжке. Это разговор людей умудренных, но чуждых рисовки и вычурности, незаурядных, но не пытающихся себя выдать за тех, кем они не являются.