и без оглядки на государственные границы отправила на помощь квалифицированных врачей и медсестер в количестве 4651 человек. К началу 2015 г. в международной кампании приняли участие 176 организаций.

Программу зарубежной помощи критиковали не только за запоздание, но и за то, что осуществлялась она согласно приоритетам, определенным в Вашингтоне, Лондоне, Женеве и Париже, но не учитывала постоянно обновляющийся опыт специалистов, работавших непосредственно в Западной Африке. «Врачи без границ», противостоявшие Эболе дольше всех, упрекали американцев в высокомерии, поскольку те вторглись в процесс, практически не считаясь с тем, что уже удалось выяснить «Врачам без границ», и с их потребностями на текущей стадии эпидемии. Например, весной 2014 г. «Врачи без границ» были озабочены главным образом несостоятельностью западноафриканской больничной системы и ее коллапсом из-за перегрузки. Фактически в то время организация даже взяла на себя постройку временных больничных комплексов, в частности Центра лечения Эболы в Кайлахуне, на юго-востоке Сьерра-Леоне, в непосредственной близости от эпицентра эпидемии в Либерии.

Однако за лето и осень приоритеты «Врачей без границ» изменились. Теперь их прежде всего тревожил рост числа очагов эпидемии в разных регионах. В организации было известно, что из-за больших расстояний, недоверия врачам и плохой коммуникации пациенты часто вообще не добирались до лечебных учреждений или появлялись там уже в очень плохом состоянии, по пути много кого заразив. Поэтому «Врачи без границ» испытывали нехватку не в крупных больничных центрах, как в Кайлахуне, а скорее в многочисленных медицинских бригадах быстрого реагирования, оснащенных электронными средствами коммуникации для связи с передовыми диагностическими лабораториями. Предполагалось, что такие бригады смогут эффективно ликвидировать очаги заболевания до того, как болезнь распространится. Поэтому в ответ на вмешательство США «Врачи без границ» выразили протест: стратегия американцев утратила актуальность еще в октябре, даже не успев начаться, потому что была топорной и не учитывала, что ситуация на местах постоянно менялась. Это была история все тех же генералов, что всегда готовятся к прошлой войне, только в медицинском контексте. Кто-то метко пошутил, что США взяли нож на перестрелку.

Кампания против Эболы

Характер кампании закономерно определили правительства западноафриканских стран, поскольку осенью они перешли к активным действиям по борьбе с лихорадкой Эбола, придерживаясь в целом одной и той же стратегии. Определяющим фактором были качество и доступность имеющихся под рукой средств. Одним из ресурсов, которым воспользовались все три страны, было информационное обеспечение. Правительства Гвинеи, Либерии и Сьерра-Леоне обращались к людям через теле– и радиоканалы, прессу, рекламные щиты, листовки, громкоговорители и мегафоны, с помощью которых распространяли информацию на рыночных площадях, где собиралось много народу, городских улицах. Весной послания, которые транслировали подобным образом, были претенциозными и напыщенными, ориентированными скорее на реалии стран первого мира, а вовсе не Западной Африки.

Поначалу медицинская пропаганда пыталась убедить население, что Эбола реальна, она здесь и очень опасна. К сожалению, эти послания в первую очередь вызывали страх. Первые плакаты гласили: «Эбола распространяется быстро и убивает!», чем нагоняли волну ужаса перед вирусом и не приносили никакой пользы. Страх подталкивал людей действовать контрпродуктивно, например избегать лечебных учреждений. Кроме того, он поспособствовал стигматизации пациентов, переболевших и медработников. В государственных посланиях звучал и печально известный призыв отказаться от употребления в пищу мяса диких животных. И поскольку от официальных источников информации пользы было мало, граждане сами придумывали меры безопасности: избегали рукопожатий, использовали перчатки везде, где возможно, и носили с собой бутылочки с хлоркой.

Государство же сильно полагалось на армию, и многие эксперты считали, что для борьбы с эпидемическим кризисом она годится больше, чем система здравоохранения. Поэтому неудивительно, что с самого начала кампания была сильно милитаризована. Многие из введенных тогда мер принуждения перекликались с теми, что в Европе эпохи раннего Нового времени использовали в попытках защититься от бубонной чумы, например чрезвычайные полномочия исполнительной власти, санитарные кордоны, карантин, комендантский час, изоляция. Учреждения, где лечение осуществлялось принудительно, были оцеплены солдатами и очень напоминали карантинные лагеря. Даниэлю Дефо все это показались бы хорошо знакомым.

Примечательно, что президенты Альфа Конде (Гвинея), Элен Джонсон-Серлиф (Либерия) и Эрнест Бай Корома (Сьерра-Леоне) применили такую политику вопреки рекомендациям собственных министров здравоохранения и общему мнению экспертов по Эболе. Министры здравоохранения и врачи, прошедшие специальное обучение, для борьбы с Эболой приводили те же аргументы, что во времена чумы и холеры, пытаясь убедить в следующем: принуждение приведет к распространению эпидемии, потому что, во-первых, прервется связь государства с населением, так как люди будут скрывать истинное положение дел, чтобы защитить членов семьи, во-вторых, народ пустится в бегство, в-третьих, начнутся протесты и беспорядки, в-четвертых, население перестанет доверять и медицинским работникам. Однако в глазах загнанных в угол глав государств чрезвычайность возникшей угрозы, видимо, оправдывала энергичные контрмеры, создававшие видимость, будто все идет по плану. Кроме того, по понятным причинам никто не знал наверняка, что именно надо делать, а генералы убеждали президентов, что ресурсов держать ситуацию под контролем достаточно. Как выразился репортер The New York Times из Сьерра-Леоне, «правительство здесь вынуждено применять единственное оставшееся в его распоряжении средство – принуждение»{296}.

Возглавлявшая Либерию Джонсон-Серлиф пошла по пути применения силы вскоре после устрашающего предостережения, которое в начале августа высказала Маргарет Чан, предварив объявленную ВОЗ чрезвычайную ситуацию в области общественного здравоохранения международного значения – PHEIC. Эта сложная аббревиатура сбивала с толку и внушала беспокойство, поскольку мало кто понимал, что вообще, кроме чрезвычайной угрозы, эти буквы обозначают. В свою очередь Джонсон-Серлиф объявила в стране режим ЧП и привела в готовность полицию и армию. Затем она ограничила гражданские свободы, остановила работу школ, запретила собрания, установила трехдневную рабочую неделю, сократила свободу прессы и объявила о закрытии сухопутных границ. С этого момента Джонсон-Серлиф приступила к реализации своего плана мероприятий, который два журналиста охарактеризовали как «комплекс суровейших мер, когда-либо предпринятых западноафриканским правительством, чтобы остановить самую страшную вспышку Эболы за всю историю наблюдений»{297}.

Известно, что затем Либерия ввела карантин в стратегически важных городских районах, в частности в поселке трущоб столичной Монровии, названном Вест-Пойнтом, поскольку расположен он на песчаном полуострове. Там, среди 70 000 жителей, обитавших в перенаселенных фанерных лачугах с крышами из гофрированного металла, вирус циркулировал особенно интенсивно. В этих сооружениях отсутствовали какие-либо санитарные удобства вроде водопровода или унитазов со смывом, а окна этих трущоб смотрели на немощеные улицы, заваленные всевозможным мусором.

По стечению обстоятельств Вест-Пойнт был еще и оппозиционным оплотом по отношению к политической партии Джонсон-Серлиф. Когда 20 августа по распоряжению властей поселок оцепили военные, а береговая охрана на катерах вышла патрулировать прибрежные воды, полностью отрезав район от внешнего мира, его жители испугались и оказали сопротивление. Некоторым из них действия властей представлялись сведением политических счетов и для всех означали дефицит, резкий рост цен на товары первой необходимости и голод. Меры казались особенно суровыми из-за того, что администрация президента пообещала держать кордон 90 дней. Точка кипения была достигнута, когда вдобавок к изоляции на полуострове организовали лагерь временного содержания, фактически карантин для пациентов из других районов Монровии. Складывалось впечатление, что Вест-Пойнт решили принести в жертву. Напряжение подогревала коррупция, поскольку многим жителям поселка удавалось пересекать оцепление при помощи взяток или по блату.

Все это очень напоминает истории эпидемий чумы и холеры, когда военные меры охраны общественного здоровья приводили к росту насилия, как это было в Индии на рубеже XIX–XX вв. Такой подход к борьбе с холерой где бы то ни было, от Москвы до Неаполя, всегда оборачивался крупномасштабными социальными потрясениями. Неудивительно, что летом 2014 г., когда напуганные и голодные жители Вест-Пойнта оказались взаперти за военным кордоном, в поселке началась вспышка насилия.

Опаснее всего было в пунктах распределения продовольствия, которое в Вест-Пойнт доставляла армия. Там, под палящим солнцем, собирались толпы народу, эмоции кипели, люди толкались и протискивались вперед, опасаясь, что продуктов на всех не хватит. В то же время, памятуя о незримой и не вполне понятной им опасности, они побаивались соприкасаться друг с другом. Внезапно по толпе прокатывалась волна возмущения, если обнаруживалось, что цена на рис мистическим образом утроилась, подскочив с 30 до 90 центов за мешок, или что товары первой необходимости закончились. Жители начинали кидать в солдат камни и бутылки, раздавались выстрелы. За этим следовали ожесточенные столкновения, разъяренные молодые парни бросались на солдат, которых считали