И вместо этого написал миссис Возняк. Я толком не знал, как пишутся такие отчеты, поэтому коротко изложил голые факты и в конце прибавил несколько строк – так, как сделал бы Хьюго: “К сожалению, у меня не хватает навыков, чтобы продолжить работу. Вам лучше обратиться к другому специалисту. Надеюсь, полученные сведения не очень вас шокируют. Удачи в поисках”.

Дописав, прочел вслух в пустой воздух кабинета, пыльным книгам, деревянным слоникам и старым тапкам Хьюго, валявшимся возле его кресла.

– Хьюго, я все правильно написал? – спросил я.

Время от времени я обращался к нему с вопросами – не то чтобы я рехнулся и ждал ответа, просто в доме стало тихо до жути. Порой мне казалось, что тишина материальна и с каждым часом сгущается незаметно и неумолимо, так что трудно дышать. Я послал миссис Возняк отчет, результаты анализа ДНК и сканы самых важных страниц дневника, но ответ ее так и не открыл.

Дальше стало хуже. Соблюдать расписание мне больше было не для чего и не для кого, и мои биологические часы как с ума сошли. Если раньше я спал слишком много, то теперь мне вообще не спалось, и ксанакс уже не действовал, лишь погружал меня в мерзотный лимб, в котором и не спишь, и не бодрствуешь. Я бродил по дому в полумраке, между комнатами, окутанными темнотой, и тусклыми прямоугольниками то ли дверей, то ли окон. Порой у меня кружилась голова – я забывал поесть – и приходилось присаживаться. Я щупал все, что подворачивалось под руку, надеясь понять, в какой комнате очутился, но предметы оказывались незнакомые: ножка стола, густо покрытая резьбой, которую мои пальцы не распознавали, рифленый узор на обоях, который я не смог разобрать, загнувшийся край линолеума, при том что в Доме с плющом линолеума не было в помине. Откуда ни возьмись появлялись вещи: на моей подушке обнаруживался вдруг тяжелый пенни 1949 года, а в раковине ванной комнаты – магический фиолетовый камень Мириам.

О Леоне с Сюзанной я, как ни странно, думал не с ужасом, злостью или осуждением, а с завистью. В моей памяти их окутывала неистребимая, густая черная пелена, придававшая им в некотором роде величие, смерть Доминика раз и навсегда сделала их не хуже и не лучше, а самими собой, и от этого у меня перехватывало дыхание. Собственное существование размазывалось, расплывалось, очертания мои стирались из жизни (и как легко это сделали, одним случайным взмахом), и по краям я просачивался в мир.

По-моему, Рафферти обо всем догадывался. Где бы он ни был, далеко ли, близко ли, с блокнотом на месте убийства или под парусом на видавшей виды лодчонке, он поднял голову, принюхался и почуял, что я готов.

Он пришел за мной холодным ранним вечером, пропахшим горелыми покрышками. В мой мозг каким-то образом проникла мысль, что я днями, если не неделями, не видел солнца, и я вышел посидеть на террасе, а когда осознал, что сгущаются сумерки и холодает, не нашел в себе сил подняться и вернуться в дом. Небо затянули плотные, неподвижные, по-зимнему белые облака, землю под деревьями густо усеяла сырая листва. Под дубами копошилась белка, серый кот снова явился и, прячась в изрытой грязи, подкрадывался к ничего не подозревавшей птице, кончик хвоста его чуть заметно подрагивал.

– Ваш кот? – раздался голос у меня за спиной.

В замешательстве я вскочил и бросился к дому, из горла рвался крик, я искал оружие, камень, что угодно…

– Ну вы даете, – Рафферти поднял руки, – это же всего лишь я.

– Какого черта… – Я хватал ртом воздух. – Какого черта…

– Я не хотел вас пугать. Прошу прощения.

– Что… – Он казался выше ростом, чем я его помнил, румянее, скулы и подбородок как-то заострились. В сумерках я его даже не сразу узнал. Но голос, звучный и теплый, принадлежал Рафферти, спутать было нельзя. – Что вы здесь делаете?

– Я долго стучался, но вы не слышали. Потом подергал дверь. Оказалась не заперта. Решил проверить, все ли с вами в порядке.

– В полном.

– Не сердитесь, но выглядите вы не очень. Вид у вас аховый.

Он направился ко мне через террасу. От его присутствия у меня снова и снова выбрасывало в кровь адреналин. Что-то в нем было такое, отчего казалось, будто воздух жужжит, гудит, его витальность, как пламя, сжирала кислород, и мне было нечем дышать.

– Сидите здесь в одиночестве, так и свихнуться недолго. Может, вам пока пожить у родителей? А? Что скажете?

– Мне здесь хорошо.

Бровь его дрогнула, но настаивать он не стал.

– И запирайте замки. Район у вас замечательный, но в наше время лучше быть поосторожнее.

– Я запираю. Видимо, забыл. – Я не помнил, когда в последний раз открывал ту дверь. Может, она несколько дней простояла незапертой.

– Испортили парню охоту, – Рафферти кивнул на кота. Птицы улетели, кот застыл на месте, приподняв лапу, и опасливо поглядывал на нас, подумывая, не пора ли сбежать. – Так он не ваш?

– Заглядывает иногда, – ответил я. Меня все еще трясло, и оттого что это оказался Рафферти, а не грабитель, легче не стало. Идиот, как я только мог поверить словам Сюзанны: “Все кончено. Копы от нас отстали. Можно обо всем забыть”. – Я не знаю, чей он.

– Бездомный, наверное. Вон какой тощий. У вас не найдется ветчины или чего-нибудь еще?

Я почему-то послушно поплелся на кухню, уставился в холодильник. “Ничего он мне не сделает, – сказал я себе. – И скоро уйдет”. Я забыл, зачем пришел. В конце концов заметил упаковку нарезанной куриной ветчины.

Когда я вернулся на террасу, Рафферти с котом по-прежнему смотрели друг на друга.

– Вот, – хрипло сказал я.

– О, отлично. – Рафферти взял у меня вечину. – Бросать ему не надо, а то он подумает, что мы в него камнем швырнули, и убежит. Лучше сделаем вот что. – Он не спеша спустился в сад, отчего-то глядя на меня, и продолжил спокойно: – Подойдем поближе, поставим и уйдем. Ну вот… – Кот дернулся, готовый сбежать, и Рафферти тут же остановился. – Должно сработать. – Наклонился, положил на землю кусок ветчины. Кот следил за каждым его движением.

Рафферти медленно выпрямился и направился к террасе, а по пути, так, чтобы кот точно заметил, широким жестом бросил на землю еще пару кусков курицы. Откинул полы пальто и уселся на верхнюю ступень крыльца – непринужденно, словно живет здесь.

– Делайте так каждый день, и он будет к вам приходить. Крыс прогонит.

– У нас нет крыс.

– Разве? Кто-то же вытащил кисть из дупла. Наверняка крысы.

– Не знаю, – ответил я. – Я не специалист по животным. – Слова мои прозвучали грубо, высокомерно.

Рафферти вел себя как ни в чем не бывало – обычная непринужденная беседа, – я не понимал, как реагировать, и не сумел скрыть раздражения.

Он задумался.

– Лиса может перебраться через высокий забор, но по стволу не залезет, когти не те. Правда, бывают и исключения. Сам видел, как лиса карабкалась на дерево – не то за яйцами, не то за птенцами. У вас тут водятся лисы?