– Наш общий знакомый Кирилл, – сказал вице-премьер, – как-то рассказал мне, что генерал, памятник которому мы открывали сегодня утром, приказал войскам перебить три тысячи кумыков. Недалеко отсюда. И тем усмирил мятеж.

– Это правда, – отозвался Заур Кемиров.

– Вам надо уехать! – повторил Азямов. – Танки обеспечат экскорт.

– Вройте их в землю, – приказал Иван Углов.

* * *

Сапарчи Телаев поехал в больницу вслед за Зауром и вице-премьером, но так как он сам вел свой «Хаммер», ему понадобилось несколько лишних секунд, чтобы сесть за руль. Поэтому, когда его кортеж тронулся в путь, толпа уже сомкнулась за Зауром и Угловым, а когда машины Телаева, с опущенными стеклами и орущими из них автоматчиками, пробрались меж людей, Сапарчи увидел возле ворот больницы десяток милиционеров.

Сапарчи был наблюдательный человек, и в отличие от вице-премьера Углова Сапарчи сразу заметил, что из этих десяти – двое племянники Шапи Чарахова, а остальные – его односельчане. В принципе было трудно разобрать, кто именно караулит больницу – менты или родичи. Сапарчи подъехал к въезду во двор, высунулся в окно «Хаммера» и сказал человеку, командовавшему оцеплением:

– Эй, Хабиб, что за дела? Пропусти меня.

Менты в ответ направили автоматы в сторону кортежа, а Хабиб, который приходился Шапи мужем племянницы, сделал шаг вперед и сказал:

– Уезжай.

Это дело страшно не понравилось Сапарчи, потому что он понимал, что у родичей Чарахова к нему веские претензии. В неспокойную ночь человека убить легко, а сам Сапарчи, случалось, убивал по куда менее важным поводам.

Кроме того, Сапарчи был не очень доволен тем, что он оказался на третьих ролях. Углов не обращал на него внимания потому, что это не Сапарчи украл целую делегацию, а Гамзат на обращал на него внимания потому, что выкушал уже вторую дорожку кокаина. Глава «Авартрансфлота» не любил, когда на него не обращали внимания. Когда на него не обращали внимания, он сам всегда умел обратить внимание на себя сам.

Поэтому Сапарчи поехал обратно в мэрию, и когда он доехал до площади, он увидел, что толпа за эти десять минут загустела, как чай, в котором забыли заварку. На площади стремительно темнело, и несколько десятков ментов из красноярского ОМОНа боязливо жались к памятнику Лисаневичу. Командовал этими ментами тот самый полковник, который еще недавно предлагал разогнать толпу.

При виде Сапарчи полковник очень обрадовался. Он подбежал к «Хаммеру» Телаева и сказал:

– Слава Богу, что хоть вы появились! Вы посмотрите, что творится! Надо осудить террористов и уговорить народ разойтись!

– Это разве народ, – сказал Сапарчи, – это вообще не народ, а так, посвистеть! Вот когда в октябре брали Дом Правительства, тогда толпа была как толпа! И то я им приказал разойтись, и они побежали по домам, как овечки! А когда я потом собрал митинг против произвола властей, на него пришли сто тысяч!

Упоминание о взятии Дома Правительства красноярцу не понравилось, и он прикусил губу. А Сапарчи между тем вылез из машины, но вместо того, чтобы пересесть в свою инвалидную коляску, Сапарчи полез на БТР.

Его двоюродный племянник, бывший с ним, быстро вспрыгнул на броню и подал ему руку, а командовавший оцеплением полковник подтолкнул его снизу, но Сапарчи и сам отлично справился. Руки у него были такие сильные, что казалось, будто он может не только всползти на БТР, но и порвать его на кусочки. Сапарчи долез до самого верха, ухватился руками за ствол КПВТ, и переметнул свое тело к люку. Он свесил ноги с брони, схватился за поданный ему мегафон, и закричал:

– Братья и сестры! – заорал Сапарчи, – вы знаете, кто я! Вы знаете, где я потерял ноги! Русские убили наших детей, а теперь они хотят убить всех нас! Они продали республику Гамзату Асланову за двести миллионов долларов!

– Эй, Сапарчи Ахмедович, – изумился красноярский полковник, – что же вы такое говорите? Вы же обещали успокоить народ!

– Молчи, – сказал ему Сапарчи, – как я его успокою, если я его не возглавлю?

* * *

Гамзат Асланов тоже не поехал в больницу. Вместо этого он побежал в молельную комнату и вынюхал там дорожку кокаина. Он рассыпал кокаин прямо на молитвенном коврике, и человеку, который заглянул бы в дверь, могло б показаться, что новый председатель парламента и вправду встал на намаз.

Руки Гамзата слегка тряслись от новых доказательств благосклонности к нему Аллаха. Господь Миров сохранил его в тот страшный Рамадан; а сейчас, когда кяфиры уже готовы были назначить Заура президентом, Аллах подбил Кемировых на безумный мятеж. А если Аллах второй раз угождает Гамзату, то это что-нибудь да значит?

Когда Гамзат встал с колен и набрал номер телефона, до восьмичасового выпуска местных новостей оставалось еще двадцать минут.

– Арсен, – сказал Гамзат, – слышишь меня?

– Гамзат Ахмеднабиевич! Я как раз собирался набрать! У нас тут беда! Тут западные спецслужбы затеяли провокацию! В целях дестабилизации обстановки в нашей мирной республики они передают клеветнические слухи о..

– Ты скажешь в новостях, – перебил Гамзат Асланов министра информации республики, – что делегация на Красном Склоне захвачена головорезами Джамалудина Кемирова. Его условие – назначить его брата президентом республики.

Гамзат удовлетворенно улыбнулся и вышел в коридор.

* * *

Арсен Хархоев, министр по делам СМИ и председатель совета директоров государственной республиканской телекомпании «САД», как раз лично переверстывал план вечерних новостей, когда его сотовый снова зазвенел.

– Салам, Арсен, – сказали в трубке, – это Джамалудин.

Министр побледнел, и кишки внутри его живота связались в один тугой узел. Арсен никогда не имел дела с Джамалудином. Но он имел дело с Хагеном. Его брат как-то имел глупость поссориться с ним на концерте.

– Я тут слышал шестичасовой выпуск, – сказал Джамалудин, – насчет западной клеветы. Мне понравилось. Я тебе советую придерживаться той же линии.

– А? Э? – спросил министр.

– Нечего позорить нашу мирную республику, – продолжал невидимый собеседник, и звонкие его согласные били по ушам министра, как пули, – нечего вытаскивать грязное белье на всеобщее обозрение. Если в республике есть проблема, надо ее решать, а в телевизор ее тащить нечего. Что они все так пристали к терактам? Пусть в Ирак едут и там о терактах пишут! А любую суку, которая в нашей мирной республике будет чего-то там болтать о терактах, о беспределе, я лично пристрелю как собаку! Ноги оторву, а потом пристрелю! Понял?

– Понял, – сказал министр, и голос в трубке сменился короткими гудками. Министр положил телефон и глянул на бумаги, которые он держал в руках.

Посереди текста расплывалось мокрое пятно, и когда министр поднял руку к лицу, он понял, что это пятно капнуло с его подбородка.