С этой стороны окно выходило не на улицу, по которой они приехали, а на площадь, замощенную серой квадратной плиткой. Площадь была отделена от горбольницы низенькой оградкой, и на этой оградке почему-то была привязана куча ленточек. Вдоль площади, несмотря на то, что было еще светло, горели газовые фонари на высоких ножках. Они горели, как вечный огонь, днем и ночью. Их был сто семьдесят четыре, по количеству погибших на этом месте четыре года назад.

От разрушенного роддома ничего не сохранилось, кроме развалин флигеля в дальнем углу площади. Эти развалины были накрыты стеклянной крышей, и сразу за ними стояла небольшая мечеть, с минаретом, похожим на баллистическую ракету на стартовом столе. Под крышей лежали венки, которые Углов и мэр Бештоя возложили несколько часов назад, и подполковник Азямов уже строил по периметру оцепление, вытесняя за фонари небольшую – человек в пятьдесят – толпу.

Первый вице-премьер некоторое время смотрел на фонари и на крышу, и она показалась ему неплохим архитектурным решением. Потом он подошел к Зауру, сел рядом, передал ему рацию и сказал:

– Вызови брата.

– Зачем?

– Он младший брат. Он сделает все, что ты потребуешь. Даже если это будет памятник Лисаневичу. Гд е он, кстати, его откопал?

– На свалке, – ответил Заур, – у нас промышленная свалка есть, в пяти километрах, в ущелье. Когда они сняли памятник, они притащили его себе на базу, но там люди Джамала стали по нему стрелять. Джамалу это не понравилось, и он просто приказал его выкинуть. А вчера ночью они его откопали. Пять метров прокопали. Среди гнилья и отбросов.

– Кто копал? – невольно спросил Углов, – рабочие?

– Нет. Джамал и его люди. Всю ночь рылись.

Углов сглотнул. Он представил себе, что чувствовали несколько десятков вооруженных аварцев, откапывая среди прокисшего железа памятник покорителю Кавказа. Похоже, сейчас Джамалудин требовал за ночные раскопки по царскому тарифу. Если бы Углов знал, какова будет цена, он вряд ли бы так настаивал на этом чертовом Лисаневиче.

В эту секунду дверь операционной распахнулась, и на пороге ее показался главный хирург первой городской больницы Джабраил Алиев.

Заур резко обернулся к нему, и остатки краски сбежали с его лица.

– Что с Шапи? – резко спросил вице-премьер. – Он нам нужен. Срочно.

Алиев, не обращая никакого внимания на русского, несколько секунд смотрел Зауру в глаза, а потом опустил голову и сказал:

– Он умер, Заур Ахмедович. Он… умер еще до того, как попал в больницу.

– Это не может быть, – закричал Заур, – я… говорил с ним… только что!

– У него не было шансов, Заур Ахмедович. У него… дыра в животе…

Заур посерел еще больше, и почему-то шепотом спросил:

– От чего?

Хирург обвел взглядом членов Антитеррористического штаба и их охранников, столпившихся в коридоре.

– Такая, как будто ее проела крыса, – твердо сказал чеченец, – изнутри.

Повернулся и ушел обратно в операционную.

И тут, в полной тишине, раздался писк вызова.

– Заур? – сказал голос Джамалудина, – Заур, ты слышишь меня? Как там Шапи?

* * *

Кирилл и Хаген поднялись в актовый зал вместе с последней партией разоруженных сотрудников ФСО. Одному из них разворотило ляжку, и когда его принесли в зал, Хаген занялся его раной вместе с вице-спикером Госдумы. Вице-спикер Иван Солонихин был крупный бизнесмен и член ЛДПР, но пятнадцать лет назад он был врачом на «Скорой» и оказался в этом смысле полезным среди заложников человеком. Никакой другой пользы от него не было: по телефону Солонихину отвечали только помощники.

Вице-спикер закончил перевязку, Хаген отхватил остаток бинта десантным ножом и спросил:

– Слышь, а ты правда издатель?

Вице-спикер насторожился. Го д назад он купил кусок глянцевой империи. Сиськи, яхты и бикини, напечатанные в мужских журналах, приносили ему двадцать миллионов в год. Вице-спикер не был уверен, что белокурая бестия с зеленой повязкой на волосах хорошо отнесется к содержимому его прессы.

– Мы глянец издаем, – нейтрально сказал Солонихин, – журнал «Лизанька».

– Хороший журнал, – одобрил Хаген, – у меня его жена читает от корки до корки. Никогда не выбрасывает.

Задумался и добавил:

– Но все-таки в вашем этом журнале есть неправильные вещи. Мини-юбки всякие… Почему бы вам не издавать женский журнал для мусульманок? У меня шурин отличный парень. В Сирии учился. Мог бы вам помочь с редактурой.

Солонихин постарался никак не оценить эту маркетинговую идею. Хаген засунул нож за голенище ботинка, встряхнул белокурыми волосами, подумал и добавил:

– Ты не думай, что я против русских чего-то имею. Я это… против жидов. Я так думаю, что этот Комиссаров жид.

– Ты не по адресу, – сказал Солонихин.

– Что?

– Насчет Комиссарова не знаю, а я – жид, – бесстрастно пояснил вице-спикер.

Хаген видимо огорчился. Поправил автомат и застенчиво сказал:

– Ой. Извини.

В этот момент дверь распахнулась, и в зал вошел Джамалудин. Говор среди заложников мгновенно оборвался, как будто в зале выключили звук. Джамалудин стоял на пороге, молча обводя глазами русских, а потом подошел к Комиссарову. То т был еще жив. Любой мало-мальски опытный врач поставил бы ему диагноз: обширный инсульт. Джамалудин опытным врачом не был, но что Комиссаров долго не протянет, он понимал. В этот-то момент и поднялся с места один из членов делегации.

– Джамалудин Ахмедович, – вежливо сказал он, – поверьте, я лично и вся наша община глубоко потрясены трагедией вашего города. Зло – это страшная вещь, которое происходит каждый раз, когда деградирует дхарма и начинает преобладать видимость. И я бы хотел сказать, что зло и смерть – это видимость, а видимость – это зло и смерть…

– Ты что – язычник? – с любопытством спросил Джамалудин.

«О черт! Только не это!» – пронеслось в мозгу Кирилла.

– Я член общества сознания Кришны, – с достоинством проговорил заложник, – и я прибыл в ваш город с предложением построить мандир… То есть храм..

– Я тебе покажу храм, – заорал Джамалудин, – ты у меня сейчас, тварь, отсюда вылетишь пинком, и до самой Москвы будешь бежать не останавливаясь! Мало нам ваххабистов, еще и Кришну какого-то завезли!

– Джамалудин Ахмедович, – миролюбиво заметил один из заложников, – мы здесь все согласны бежать пинком и до самой Москвы. Вы только скажите, если вы кришнаитов отпускаете, мы здесь все кришнаитами станем.

Несколько боевиков расхохотались, а Джамалудин покраснел как рак, плюнул и вышел из зала. Кирилл повернулся, чтобы идти за ним, и вдруг столкнулся глазами с тем самым депутатом, который в прошлом году приехал в Куршевель с его бывшей женой. Человек этот когда-то пересекался по бизнесу с Владковским, а сейчас входит в четвертую или пятую десятку российского «Форбса». У него была большая сеть супермаркетов. Он глядел на Кирилла немного нерешительно, словно раздумывая, стоит ли напоминать ему о знакомстве, и даже, в некотором роде, родстве.