Похороны Ксении Некрасовой, замечательной русской поэтессы, – 19 февраля записывает в дневник Давид Самойлов. – Пятнадцать человек – Наровчатов, Слуцкий, Гончаров, Левин, Тушнова и др. – провожали нищий гроб Ксении, одетой в пестрый халатик, облагороженной смертью (Д. Самойлов. Поденные записи. Т. 1. С. 297).

Что касается Н премии, то я уверен в несбыточности этой опасности, потому что обычно действия комитета включают запрос к правительству, в подданстве которого находится обсуждаемая личность и о кандидатуре которой спрашивают согласия. А в моем случае этого никогда не будет» (Переписка Бориса Пастернака с Элен Пельтье-Замойской. С. 125).

Я не верю в возобновившееся шевеление вокруг моего стихотворного сборника и толки о возможностях напечатания романа. Никогда этого не будет, ни к чему эти разговоры не поведут (Б. Пастернак. Т. 10. С. 313).

появление «Доктора Живаго» в этом году на ряде европейских языков дает полное основание выдвинуть кандидатуру Пастернака на Нобелевскую премию по литературе. Присуждение этой премии Шведской Академией именно ему было бы актом символичным – достойным увенчанием подвига творческой свободы.

Что Пастернак премии заслуживает, нет никакого сомнения: один из бесспорнейших современных поэтов оказался и большим прозаиком, автором не только интересных рассказов, но и замечательного романа, прекрасно написанного, сложного в своем контрапункте и, вместе с тем, и в каком-то смысле по-толстовски простого, свободного от всяких вычур – романа, продолжающего во многих отношениях традиции большой русской литературы (цит. по: И. Толстой. Отмытый роман Пастернака. С. 208).

Нет, – вспоминает Федор Левин, – не здесь ее надо было устраивать. Тесное, узкое и слишком малое помещение годилось разве для какого-нибудь молодого художника, успевшего написать десятка два картин и этюдов. Но Фальк! Стены были увешаны плотно, но не вместили, вероятно, и десятой части сделанного им за свою жизнь. Освещение этого зала очень неровное, многие вещи проигрывали из‐за того, что были повешены в неподходящих местах. На открытие пришло много народу, толкотня страшная, смотреть трудно

Я с радостью увидел, что на открытие выставки приехал Илья Эренбург, понимавший и ценивший искусство Фалька: знаю, что в его доме есть полотна Роберта Рафаиловича, что Эренбург, как мог, поддерживал его. Илья Григорьевич неторопливо обошел зал, смотрел картины, подошел к Ангелине Васильевне. Но самого Фалька, к глубокому огорчению его знакомых и друзей, на выставке не было. Он так ее ждал, так к ней готовился, а тут вдруг заболел, и его положили в больницу. Через короткое время до меня дошла весть, художник умер (Наше наследие. 2014. № 112. С. 114).

Целая драма в Москве с Борисом Пастернаком. Он написал «Доктор Живаго». Книга должна была выйти с сильными сокращениями. Тогда он издал ее полностью в Польше. Грянул гром! Пастернака вызвали и предложили публично отречься от книги. Он отказался. Слег в больницу. Вызвали его жену, рекомендовали повлиять: в противном случае появится редакционная статья в «Правде». Старик не сдался. Редакционная статья пока не появилась (жалеют? или не хотят раздувать сенсацию, как с Дудинцевым?) (Р. Назиров. Из дневника 1958 года. С. 29–30).