Протянув руку сквозь жар Кеннинга, она услышала гром в душе Кайи, впустила в себя мысли самки арашиторы и вздрогнула от громкости. Под пульсирующим приливом боли, ударившей в стену, с кровью на губах, она чувствовала обоих грозовых тигров внутри своего разума, ее мысли были связующим звеном между ними, а в голове горела их жажда крови.

Я не знаю, что, черт возьми, здесь происходит. Но, если я не сошла с ума, эти корабли Феникса атакуют город.

– БРОСИМ ДЕТЕЙ ОБЕЗЬЯН-ДЕТЕЙ В ЭТОЙ БОЙНЕ? —

Буруу зарычал в ответ.

В ГОРОДЕ ЕСТЬ НЕВИННЫЕ.

Буруу прав, мы не можем просто…

Из дыма навстречу им вылетела вспышка огня. Буруу и Кайя обогнули ее и стали пробираться сквозь осколки. Корабли Тигра и Гильдии заметили их и нацелили на них свои орудия, как и корветы Феникса. Какая бы вражда ни зарождалась между двумя кланами, она, казалось, испарилась в присутствии убийцы Йоритомо и двух крупных грозовых тигров. Но, взглянув на палубу огромного флагмана Фушичо, Юкико увидела, как его экипаж заряжает огнеметы и устанавливает воспламенители. Перед ее мысленным взором всплыла картина бомбардировки леса в Йиши, и, посмотрев на курс, которым шло судно, Юкико почувствовала холодный страх в животе рядом с двумя горящими искрами жизни, которые она теперь ощущала каждой частичкой своего тела.

Они собираются бомбить запасы чи! Кайя, займись корветами, чтобы они отцепились от нас. А мы возьмемся за гиганта!

В ответ она услышала низкий рык, и Буруу прыгнул и понесся сквозь яростный град сюрикенов, извергавшихся с бортов корабля. Неболёты Тигра и Гильдии тоже продолжали поливать их огнем, случайно зацепив преследующий корвет – и его тут же разнесло в клочья. Юкико скользнула в жар за глазами Буруу, почувствовала грохот его пульса в своей груди, прижавшись к нему вплотную, пока они плыли сквозь металлический дождь. Она падала в него, погружалась в знакомую оболочку, которая нежно обволакивала ее. Вот на кончиках ее пальцев вспыхнули маленькие молнии, когда они вместе открыли пасть и заревели. И там, в разрываемой языками пламени тьме, воздух вокруг наполнился свистящей смертью. Она чувствовала его жар под своей кожей и свои мысли в его разуме, и вместе – вчетвером – они ощущали свое тепло и свое единение, о котором раньше и не подозревали.

Они пролетели сквозь воздушный шар корвета, разорвав его полотно на ленточки, и по небу, визжа, разлетелись лопасти пропеллеров. Они падали, кружились и прыгали. Её клюв раскрывался, когда ревел он. Вместе они хлопали крыльями, смотрели бело-голубыми глазами на изрезанную красоту их перьев. И неслась, гремела в небе Песнь Райдзина – тянулась, хваталась за подол ночи, разрывая его в клочья, налетала ударной волной прямо из их сердец, разбивая плывущие рядом корабли вдребезги, словно эти крошечные летающие твари были сделаны из стекла. Они мчались сквозь осколки к гиганту, несущему гибель с небес над Кигеном, ко дворцу Феникса – дворцу удовольствий, который огромными пригоршнями бросал смерть на улицы города. Рев Кайи волновал их, по их шерсти бежало электричество, и они рычали в ответ, призывая к войне, к крови, лившейся дождем, когда они сбили еще одну бескрылую муху с неба.

Но утонуть в ней?

Захлебнуться в ней?

Бросок вниз сквозь град, удар в его плечо, кровь на ее перьях, рев ярости. Прыгнуть под брюхо корабля, замереть там на мгновение в неподвижности, преодолеть холодные дрожащие тиски гравитации, вынырнуть с другой стороны. Их несла сила инерции и сила тяжести. В них клокотало прекрасное оглушающе громкое желание. Мелькнули изумленные лица экипажей Феникса и открытые в крике рты двух мужчин с накрашенными глазами и красивыми, совершенными лицами, окутанных сияющими шелками – такими прекрасными, что и умереть не жаль. Всадница верхом на звере с крыльями из металла, дерева и холста – мечта обезьян, мгновенье назад спустившихся с дерева, мечта, заставляющая их тосковать о небе с момента рождения. Летать! Чтобы чувствовать облака, целующие лица, ветер, лохматящий волосы, и отступающую гравитацию, которая падает вниз мяукающим котенком. Но как этого добиться? Вечный вопрос.

Почему бы и нет, мой друг?

Почему бы не полетать?

И они закричали – вдвоем (вчетвером), будучи одним (единственным) целым, и, наконец, выпустив когти, глубоко вонзили их в оболочку шара, разрывая отсек за отсеком, вскрывая бескрылого летуна, как спелый фрукт, и со свистом выпуская водород в залитую кровью ночь. Они кричали до хрипоты. Кричали так, чтобы весь мир услышал, почувствовал и узнал ответ. Почему бы, мой друг, не полетать? Почему бы нет?

Потому что небо – наше.

Потому что небо – мое.

И на когтях у них расцветал огонь, отражаясь в их глазах сияющих янтарем и бездонной черной тьмой, дрожа у них в лапах. Крошечный факел – всего лишь искра, недостойная внимания. Легко ли швырнуть его в испарения? Наверное, так мужчина бросается в объятия своей возлюбленной после целого дня в одиночестве. И когда они воссоединяются, их страсть вспыхивает огромным ярким, как глаз бога, пламенем, мощным, обжигающим, ядерным. И этот огонь поглотит крики лордов Феникса, спалит их ярким поцелуем, а их «Дворец» разнесет на обломки и осколки железа, которые градом обрушатся на прекрасный Киген жесточайшей бурей. Воющий ветер разнесет пепел, который будет кружиться и падать мелкими хлопьями, будто снег, среди дыма, угля, сажи и засыпать сточные канавы и всё, что в них есть, до тех пор, пока не останется ничего.

Совсем ничего. И даже Фениксу невозможно будет возродиться.

Легко ли?

Они впились костяшками пальцев в ее виски. Жажда крови стучит в их (ее) голове. Они уже бывали в такой ситуации. Перед ее (их) мысленным взором возникли три броненосца, падающие с неба. Испуганный взгляд Аянэ. Письмо Такео. Ее собственные слезы. И голос Кина, который эхом разносится в их мыслях.

«Я вижу, как постепенно исчезает Юкико, которую я знаю…»

Они моргнули.

Очень легко.

И они увидели правду. Сотни жизней на борту корабля Феникса. Мужчины и женщины, которые не были солдатами или предводителями кланов, самураями или мясниками. Слуги и инженеры, юнги и матросы. Люди, мечтавшие о руках любимых или улыбках детей, а не о рычащих мечах и пустых тронах – все они погибнут, если эта махина упадет. Если она позволит себе поскользнуться в потоке гнева. Если она даст ярости волю.

Разве такой она была? Разве такой ей хотелось стать?

Ради чего погиб ее отец?

«Плавучий Дворец» застонал, его воздушный шар сминался под собственной тяжестью, когда из него с шипением вырывался в пылающую ночь водород. И с яростным криком они швырнули факел не в сторону тонущего неболёта, а в бухту, в черную воду внизу, и крошечную дрожащую искру поглотила тьма. Флагман падал, медленно, даже грациозно, воздушный шар, который когда-то держал его на плаву, теперь рвался за кормой. И их голос эхом отозвался у них в головах, и они не были уверены, где кончается ее голос и начинается его, и его нежная улыбка сияла на ее губах.