Когда в стане неприятеля опять затрубили трубы, набычившийся Бранд вышел на верх лестницы. Ему было жарко и хотелось пить — враги давно перекрыли поток в акведуке. Зато Бранд уже ничего не боялся.

Император стоял во главе своих отборных тяжеловооруженных пехотинцев. В первых рядах у германцев появились какие-то непонятные устройства.

— Это что же такое у них? — спросил Бранд у Стеффи, взявшего в руки зажигательный снаряд, один из последних трех.

— Вроде шланги, — сказал Стеффи. — Небось для воды. Какие-то насосы. Наверное, чтобы тушить пламя.

И действительно, люди Бруно разыскали в городе пожарных и заставили их принести снасти для тушения огня.

— Эти штуки ни к чему! — крикнул Бранд по-норвежски.

Он знал, что Бруно поймет его, тот выучил язык, пока искал Святое Копье. Бранд развернул Стеффи, легонько пихнул к своим.

— Эй, здоровяк, дай я поднимусь, и подеремся! — крикнул Бруно.

— Я спущусь сам.

— Если я тебя побью, твои люди сдадутся?

— Если ты победишь, спроси их сам. А если победа будет моя, я спрошу твоих.

Бруно подошел к подножию лестницы, а его германцы отступили, освободив участок в двадцать футов шириной.

Но не все взгляды были устремлены на выбранное для поединка место. Наверху за парапетом шептались Квикка и Озмод.

— Как думаешь, что случилось с хозяином?

— Он ражбилша! И его жахватили.

— Мертвого? Как считаешь?

— Пошмотрим, — прошепелявил в ответ Квикка. — Кто б там внижу ни победил, я намерен, как только штемнеет, шкинуть шо штены веревки — шделал полдюжины крепких иж ошнаштки жмея, — и мы вше шможем шпуштитьша. По крайней мере, вше англишане. Прорвемша и будем ишкать гошударя.

— В чистом поле нас порежут на кусочки. Арбалеты теперь бесполезны.

— У этих парней то же шамое, што и у наш. Многие иж них уже шиты по горло. Как ни крути, наш три шотни, жлющих и ш ножами, — пробьемша. Направимша туда, где утром штояли проклятые машины, авошь поймаем там кого-нибудь.

— Я слышала вас, — вмешалась в их перешептывания Свандис. — Я тоже пойду.

Внизу раздался звон оружия.

Правильный поединок мечников обычно основан на ударах и блокировке, на использовании меча и щита одновременно, на скорости реакции и силе запястий. Бранд не собирался драться таким способом. Он неизбежно проиграл бы.

Сталь зазвенела, когда император, без салюта и иного предупреждения, проскочил через разделяющее соперников пространство и снизу ударил в не прикрытый щитом бок. Бранд едва успел отбить клинок железным наконечником алебарды и тут же поднырнул под удар обратной стороной меча. А потом он затанцевал на цыпочках, все время смещаясь вправо, подальше от меча императора и поближе к его щиту, над которым виднелся наконечник Святого Копья.

После первого удара Бранд не пытался парировать клинок, только уклонялся, держался на расстоянии. На дальней дистанции у него было преимущество даже перед длинноруким и широкоплечим императором. Бранд потихоньку отступал, каждые несколько секунд делая выпад своим громоздким оружием. Когда император приготовился еще раз неожиданно прыгнуть на него, Бранд сам шагнул вперед и взмахнул алебардой. Он хлестнул двадцатифунтовым отточенным наконечником так, как мальчишка бьет хворостиной по головке чертополоха. Император принял всю силу удара на щит, отшатнулся, споткнулся, но выправился. Мгновение он встревоженно глядел на внутреннюю сторону своего щита, где крепилось Святое Копье. Оно было на месте, хотя теперь по нему текла кровь из рассеченной руки Бруно; так восемь столетий назад по нему текла кровь Спасителя.

— Теперь реликвия тебе не поможет, — прорычал Бранд, у которого заметно участилось дыхание.

Двигался он все еще с легкостью, но, готовясь к новому удару, опустил алебарду на правое плечо.

— Богохульник! — воскликнул император и попытался кольнуть в пах.

Бранд уклонился от прямого выпада, рубанул с прицелом в лицо и снова наткнулся на щит. Но щит императора уже принял два мощнейших удара, он был расколот и в двух местах пробит. Еще пара ударов — и Бруно останется без двойной защиты. Без щита и своей реликвии. Левой рукой император отпустил лямку щита и попытался нащупать Копье, чтобы подхватить его, даже если щит развалится. Бранд уловил заминку и ринулся вперед, рубя алебардой то от левого, то от правого плеча, то поверху, то понизу, так что массивное оружие только посвистывало в его медвежьих лапах. Теперь наступила очередь императора отскочить назад; его руки были высоко, а сталь просвистела у самого живота. Бруно почти уперся в шеренгу своих воинов, и Бранд отступил, насмехаясь над бегством противника и стараясь выманить его на открытое место.

И опять не все взгляды были обращены на поединок. Начинались короткие итальянские сумерки, и Хунд принялся за дело. Он тоже услышал перешептывания Озмода и Квикки. Лекарь украдкой взял одну из приготовленных Квиккой веревок. Свандис, наблюдавшая за схваткой из толпы сгрудившихся у парапета воинов, почувствовала руку на своем плече. Хунд поманил женщину, и она молча ушла вместе с ним. В подступающей темноте они прокрались на цыпочках до акведука, по которому отряд шел прошлой ночью. Он не охранялся, часовые переместились в другую сторону. Хунд махнул Свандис, чтобы встала на четвереньки. Маленький лекарь начал торопливо спускаться по акведуку, укрываясь за его четырехфутовыми стенками. Через несколько ярдов Свандис спохватилась и шепнула:

— На другом конце будут часовые!

Хунд показал ей веревку:

— Мы переберемся через край, прежде чем акведук упрется в землю. Спрячемся за опорой. Нас не увидят. Лучшие люди императора сейчас вместе с ним, по ту сторону стены.

Заходящее солнце мешало теперь обоим соперникам, но императору больше. Бранд стоял спиной к тому месту на западе, где солнце коснулось городских стен. Его руки и плечи были освещены, а туловище уже покрылось тенью. Алебарда то невидимкой скользнет в тени, то ослепит солнечным бликом — и от чужого щита вскоре остались только щепки. Одна лямка оторвалась, даже Святое Копье болталось в зажиме. Но Бранд заметно устал, а император двигался так же быстро и ловко, как вначале.

Зрители первое время безмолвствовали, тревожась за исход поединка, потом возбужденно загомонили на разных языках:

— Пользуйся своим щитом, Бранд!

— Коли острием, герра!

— Не останавливайся!

— Ударь его копьем!

Эркенберт тоже понял, что приближается решающий момент. По его собственным представлениям, именно он предопределил исход событий в день уничтожения королевского дуба в языческой Упсале, своевременно накинувшись на необъятное дерево с топором. Когда придет пора составлять его агиографию — описание жития святого, — было бы неплохо, чтобы легко нашлась деталь, подчеркивающая присутствие Эркенберта и при втором великом посрамлении язычников.