Кто убил моего Топазика?

Кто убил Аннушку, которую я спас от смерти?

Иногда я срывался и кричал: какое мне дело до тех, кто приговорил меня к этим невыносимым мукам ожидания смерти?!

Какое дело мне до евреев, армян и других народов, если меня скоро постигнет ужасная участь и я умру ни за что?!

Между тем я кожей чувствовал, что в стране назревает что-то страшное. Этими предчувствиями жили все граждане, с которыми я так или иначе сталкивался. И дело не в том, что жизнь становилась невыносимой. Она становилась непредсказуемой, хотя я с гарантией на сто процентов мог сказать, что надвигается страшная гроза. Особенно я это почувствовал, когда получил повестку из моего НИИ. Теперь мой институт назывался просто — НИИ лишения жизни.

Гуманизм убрали, но зато расширили границы умерщвления: от раннего детства до зрелой старости. Часть тем выполнялась под непосредственным руководством Курвина, то есть образовательного ведомства.

— Зачем же гуманизм убрали? — спросил я.

— Напротив, расширяем это направление. Берем на вооружение все прогрессивные методики действенного распада, — ответил мне Свиньин. И добавил: — А за вами большой должок. Вы же не прошли аттестации, переквалификации, регистрации и местной коллективизации. Вам надо стать на учет у нас и в ведомстве Сточных Ям. Курвин уже дважды интересовался.

Я позвонил Курвину. Он набросился на меня:

— Мы не можем закрыть тему. Из-за тебя вся система тормозится. Тебе надо немедленно пройти переаттестацию и шесть местных коллективизаций.

— Что это такое? — спросил я.

— Пустяки. С твоей подготовкой ты быстро со всем разделаешься. Мы сейчас осваиваем новые методики. Ты в свое время выступал против них, но мы учли твои замечания и кое-что поправили, — он ехидно засмеялся. — В частности, взяли на вооружение опыт шести тысяч вальдорфских школ. Теперь у нас в центре внимания — воспитание свободного и мудрого человека, торжество индивидуальности, культуры и демократии. Причем мы за истинную демократию, а не превращение учеников в продленную руку учителя. Именно поэтому идея равенства нами развивается в тесном контакте взрослых и детей, когда дети учатся экзаменовать учителей, проникать в сложный мир педагогов, помогать им, милосердствовать, доставлять учителям радость. Наша, как и вальдорфская педагогика, помогает каждому ребенку развить способности, дарованные природой, и реализовать себя духовно, культурно и профессионально. Понимаешь, мы изобрели метод, в основе которого лежит историческое, физиологическое, психологическое и культурологическое приближение детей к взрослым. Один наш "коллективистский жерноварий" чего стоит! Мы потратили несколько миллионов, чтобы создать эту величественную установку — настоящий памятник нашей великой эпохе…

— А почему жерноварий?

— Тебе предстоит с ним ознакомиться. Это блеск! Сами дети, старшеклассники, разумеется, запускают его, сами участвуют в аттестации учителей, сами завершают работу. Ты представить себе не можешь, насколько повысился коэффициент красоты, доброты и счастья в детском общении, когда они завершают работу в жерноварии…

В конце рабочего дня меня вызвали в протокольную часть и выдали рукописи, которые я должен был проработать и по ним сдавать что-то вроде зачета.

Я читал чужие рукописи, а между строк ощущал биение пульса моей судьбы. Ясновидение мое концентрировалось теперь исключительно на будущем. Создавалось такое впечатление, что с прошлым, да и настоящим, у меня покончено. Я читал рукописи и не понимал, для чего я читаю всю эту страшную галиматью о новых формах демократического бытия. Сначала казалось, что в рукописях изображаются два различных и прямо противоположных подхода к "демократизации и гуманизации всего и вся" (такое сочетание фигурировало и в хоботовской, и в праховской печати). Но потом я понял, что оба подхода есть одно и то же. Идем пар идем, как говорили римляне. Спорили о всякой ерунде, например о смысле и содержании терминов «гэбисты» и «гадисты», причем в некоторых рукописях праховской ориентации употреблялась аббревиатура ГБ, что означало государственная бюрократия, а в других сочинениях явно хоботовского толка ГБ расшифровывалась как гуманная бижутерия. Какое отношение бижутерия имеет к гуманизму, я так и не разобрался. Были, однако, и другие толкования.

Так в печати хоботовского толка употреблялось очень часто сокращение ГД, что переводилось как государственное доносительство. Согласно гадизму, каждый, узнавший о каких-либо скрываемых кем-либо данных, имеющих даже абсолютно интимно-личностный смысл, обязан был донести на этого гражданина, при этом в слово «донести» не вкладывался какой-либо оттенок нравственной недоброкачественности. Донести — означало сообщить на благо личности, а следовательно, и государства. Предполагалось, что личность скрывает что-либо лишь по причине своего рудимента, каким является стыд. Человек не в состоянии перейти барьер своей интимной ограниченности, то есть не в состоянии выйти за пределы своих ограничений, а значит, и стать творческим субъектом, и, следовательно, каждый обязан помочь такой скованной индивидуальности, ибо скованность вредит государству, поскольку личность не в состоянии, оказывается, присваивать свою собственную сущность всесторонним образом, а следовательно, и отдавать эту свою всестороннюю сущность Общему Делу. Я не случайно несколько раз повторил слово «следовательно». Здесь, коль мы уже занялись этимологией, надо сказать, что это слово приобрело самый широкий смысл, а от корня «след» было образовано немало терминов, означивших наиболее важные направления и общественной, и личной жизни. К ним в первую очередь относятся четыре главных обозначения: «следствие», «следователь», «следить», "наследить".

Философы-хоботовцы, ратовавшие за экстремизм в демократии, за предельную гласность в личной и социальной жизни, отдавали предпочтение субъективности, а не объективности. То есть они жаждали, чтобы все живое и даже неживое (машины, компьютеры, подслушивающие и истязающие устройства) было переведено в ранг действующих, разумеется гуманистически действующих, субъектов. Они ратовали и за то, чтобы в жизни почти не оставалось объектов. То есть всякий объект, доказывали они, подлежит непременной субъективизации, для чего на государственном уровне готовились специальные профессионалы-следователи, создавались теоретические и практические основы ведения следствий. Следствию подвергались люди, животные, неживая природа и машины. Процесс препарирования, то есть подготовки к следствию, был разнообразным — объект мог быть уложен в специальные коробки или жернова, распят, разъят и засушен и таким образом подготовлен для исследования. В известном смысле и процесс эксдермации носил исследовательский характер, так как в ходе снятия кожного покрова тщательно изучались личностные и социальные аффекты, процессы влияния остропереживаемых страданий на социальную среду, на творчество отдельных людей и так далее. Известные ученые праховского направления установили чрезвычайно сложные закономерности относительно взаимодействия личности на внешний мир и обратную связь — влияние СС (страдающей среды) на человека. Некоторые методы, предложенные учеными, были отвергнуты в силу того, что были обнаружены в них и сопутствующие авторитарные образования — личности наносился физический ущерб: человек в процессе препарирования мог навсегда лишиться, скажем, одной почки, глаза, пальца или десны. А некоторые, гарантировавшие стабильность и живой творческий контакт среды и личности, остались и по сей день. К таким методам относится многообразие форм серии "Коллективистские жернова". Собственно, коллективность была на первом этапе, когда личность, которую готовили к препарированию, вытаскивали ночью из постели, это в обязательном порядке, непременно стук в двери тяжелым и тупым предметом, имитация взламывания замков и бешеный темп «изъятия» объекта из комнаты, повязка на глаза, удары в спину, проволакивание по ступенькам и швыряние в кузов закрытой машины с надписью «Хлеб» или «Молоко» — все эти компоненты проводились коллективно — действовала дружественная группа в 5–6 человек. Суть последующих компонентов состояла в том, что личность в обнаженном виде укладывали в специально сделанные на огромных бетонных плитах желоба, а сверху накрывали как бы зеркально отраженный по рисунку такой же бетонный пласт, тоже с желобом. Желоба были мужские и женские, для детей и животных. Они выдалбливались строго по размерам и учитывали своеобразие различных поз, в выборе которых мог участвовать и подвергшийся препарированию тот или иной объект.