– Деревня. Гости. Васяй!

– Он же…

– Вейн! Мы знать! Мы помогать!

Егор потер лоб.

– Вы – васяки?

Ему радостно закивали в ответ.

– Плека, – ткнул себя в грудь тот, что с оранжевыми полосами на лице. Показал на носилки: – Ю-р-ра!

– Да, правильно. А я – Егор.

– Егор! Гость!

Васяки тащили носилки, точно энергичные муравьи – дохлого жука. Егор еле поспевал за ними, с тревогой поглядывая на Юрку.

– Надорвался, – цокнул языком Плека.

– С ним очень плохо?

– Да. Плохо. Вылечим.

– Его обязательно надо вылечить!

Плека махнул рукой:

– Там. В деревне.

Егор увидел маленькие домишки – кривые, обмазанные белой глиной. На стенах были намалеваны улыбчивые солнышки, птички и цветочки, на стрехи навязаны разноцветные ленточки. Стояли домики хаотично, не признавая переулков и подворий. Только посредине тянулась широкая дорога, в центре которой темнел круг, вымощенный черными от сажи камнями. Суетились васяки, укладывая на него хворост. Носилки с Юркой тащили туда.

Прибежали девушки, от звона их голосов Егор совсем оглох. Они принесли лохматые шкуры и стеганые одеяла. Мгновение – рядом с кругом появилась лежанка. Юрку сгрузили, сунули под голову подушку, а сверху начали набрасывать тряпки.

– Он задохнется!

– Надо! – Плека успел схватить Егора за руку. – Греться. Потом кушать.

Вспыхнул хворост, подожженный с разных сторон.

– Греться! – строго повторил Плека.

Егор выдернул локоть из его пальцев. Васяки расступились, пропуская.

– Принесите воды, – попросил Егор, опускаясь коленями на лежанку.

Кровь под носом у Юрки свернулась, успев запятнать футболку. В разорванном вороте виднелись синяки и багровый след от ремня.

Из толпы протянулись руки с ковшиком, но Егор не успел взять, перехватили. Пожилая тетка с зелеными кругами на щеках ловко приподняла Юрке голову и сунула край посудины к губам. Вода потекла из уголков рта, а потом дернулся кадык, еще раз.

– Хорошо, – сморщился в улыбке Плека. – Будет живой.

Юрка открыл глаза. Посмотрел на раскрашенные рожи, моргнул и снова зажмурился.

– Васяй! – поприветствовали его хором.

– Охренеть, – сказал Юрка.

Плека радостно повторил слово, видно, до этого незнакомое.

– Ну вот, – вырвалось у Егора. – Уже научил плохому.

Юрка повернулся к нему, поразглядывал одним глазом – второй подергивался и слезился.

– Какого… ты один… в город?

Говорить ему было тяжело: в горле сипело, между губ пузырилась слюна.

– А ты?! Я чуть не рехнулся, когда увидел тебя в грузовике! – заорал Егор, и васяки испуганно попятились. – Я думал, ты ушел через этот свой узел!

– А я думал, что тебя отпустили, – прохрипел Юрка. Кажется, груда одеял и нестерпимый жар костра помогли, лицо у него порозовело.

– Мыслитель хренов! На фиг ты вообще приперся туда с моей биркой?!

– Я что, специально? – прорезался у Юрки голос. – Да иди к черту!

Егор засмеялся. Пожилая тетка сунула ему в руки ковшик – вода расплескалась. Васяки махали ладошками, кто-то сердобольный подул на затылок, но Егор все не мог остановиться.

– Разобрало, блин, – проворчал Юрка и пополз под одеяла, точно в нору. Пробурчал оттуда: – Я дрыхнуть. Сделай одолжение: утихни!

…Спал он беспокойно, вздрагивая и постанывая. Может, из-за духоты, но разгрести тряпки Егор не решался – васяки живут рядом с узлом, они должны знать, как обращаться с больными вейнами.

От запаха дыма подташнивало, голова казалась пустой и легкой, до звона. Егор смотрел в костер, а перед глазами стояло все одно и то же: ярко освещенная камера. Серый потолок, серые стены. Коробка, в которой мечутся вопросы: зейденцы поверили Юрке? Если нет, почему его, Егора, перестали таскать на допросы? Если да, зачем каждый день вывозят на площадь? Или Юрка сбежал, а им все равно нужно кого-то повесить? Очень страшно умирать, именно сейчас, когда появился шанс. А потом приходит конвой. Егор стискивает зубы, надеясь, что они не заметят, как дрожит подбородок. Сегодня последний день, отпущенный отцу. Ведут вверх по лестнице в сумрачный коридор. Распахиваются двери. Улица залита солнцем, и от этого хочется кричать. А потом он видит Юрку… И снова, по кругу: камера, лампочка, приходят…

Егор ущипнул себя за запястья. Боль отрезвила, но ненадолго. Все казалось ненастоящим: расписные домишки, невысокие человечки с раскрашенными лицами, огромный костер посреди улицы. Это – на самом деле?!

Раскричались васяки, и Егор повернул голову. От узла шли двое: Грин – странно, но узнал его сразу – и высокий темно-русый парень со связкой амулетов на груди и арбалетом за плечом. Вокруг носились радостные аборигены.

Завозился Юрка, высунулся и сказал хрипло:

– Явились наконец. Вон тот – Дан. Хочешь дать ему в рожу?

Егор поднялся.

– Ну, здравствуй, пропажа, – Грин облапил за плечи, встряхнул. – Цел? Вцеслав с ума сходит.

– Папа?!

– А Юрка тебе ничего не рассказал? – удивился вейн.

– Нет.

Ладно, отец жив, это главное. Все остальное – потом.

– Он надорвался!

– Еще бы, – Грин сел на лежанку и потрогал тыльной стороной ладони Юркин лоб. – Выдрать бы тебя хорошенько, да уж без меня постарались.

Юрка хмыкнул, но получилось неубедительно. Егор прикусил изнутри щеку.

– Дан, сгоняй в «Перекресток». Найдешь госпожу Ласовскую, она врач. Приведешь. У Тобиуса попроси набор первой вейновской помощи, он знает. Пусть запишет на мой счет, у нас есть договоренность. Но учти, с моим паролем можно прийти только один раз. Скажешь слово в слово, Алекс, мол, велел поинтересоваться: «У вас продается славянский шкаф?»

Юрка заржал и еле выдавил, задыхаясь:

– Шкаф продан, осталась никелированная кровать.

«Чего это с ним? – испугался Егор. – Бредит?»

– Цыц, – добродушно одернул Грин. Скинул с Юрки одеяло и крикнул васякам: – Воды теплой, и побольше!

Дан хлопнул Егора по плечу.

– Вот что, парень, пошли со мной. Нечего тебе тут делать.

Грин, потянувший было с Юрки футболку, остановился и снова прикрыл его одеялом. Повернулся к Егору.

– Да, если нормально себя чувствуешь, сходи, поможешь.

– Но…

Дан ухватил за локоть и поволок за собой, пришлось подчиниться.