Мы стояли у огня и грели исколотые хвоей руки. Было немного грустно.

Настя протяжно сказала:

— Ну, вот все-о-о… Праздникам конец.

— Вовсе не конец, — неохотно отозвался Вячик. — Еще старый Новый год будет.

— А потом Крещение, — сказал я. — Бабушка говорит, что праздничные святки по церковному календарю длятся до Крещения.

— Это по церковному, — печально отозвалась Настя. — А по школьному: «Ребята, настраивайтесь по-деловому! Наступила самая ответственная четверть…»

— Ну, все равно. Что-то еще остается, — возразил я. Не хотелось, чтобы совсем пропала зимняя сказочность…

— А твоя бабушка, значит, православная? — спросил Арбуз.

— Ну, наверно… Она часто читает Евангелие. У нее две любимые книги — Евангелие и «Лирика» Маршака. Не детские его «Мистеры Твистеры», а взрослые стихи.

— А в церковь она ходит?

— Редко. Она говорит, что церковью управляет патриарх. Бабушка его не любит, потому что он благословляет войну в горячих точках.

— Не благословляет он! — с непривычным жаром возмутился Арбуз. — Он наоборот! Против!

— На словах против, а на деле… почему он не предаст анафеме тех, кто развязал войну? И тех, кто села бомбит?

— Тебя он не спросил, что ему делать, — набыченно сообщил Арбуз. Он был очень верующий. Так же, как его мама.

А я?.. Я в глубине души, наверно, тоже верующий. Только я мало разбирался в подробностях религии и не знал ни одной молитвы. Бабушка крестила меня, когда я родился, но про Бога беседовала со мной редко. Только иногда пересказывала истории из Нового Завета и объясняла, когда какой христианский праздник.

Арбуз же был православный по всем правилам. И, конечно, заступился за патриарха. А я — за бабушку.

— Бабушка говорит: почему он в самой главной церкви не повторяет каждый день на всю страну, что это великий грех — посылать на войну молодых, необученных солдат?

— Бабушку твою он не спросил, — прежним тоном отозвался Арбуз. И я увидел, что лицо у него слишком толстое, а глазки маленькие и неприятные… Вот так бы и дал ему! Если бы не боялся…

Настя вскинула голову — так, что чуть не оторвался пушистый шарик на белой вязаной шапке.

— Ну-ка прекратите немедленно! Не хватало еще поругаться под конец праздников!

А Вячик хмыкнул и мудро сказал:

— Вот так и начинаются религиозные войны…

Арбуз попыхтел с полминуты, валенком пнул в костер выскочивший уголек. И пробубнил — видать, через силу:

— Алька, ты меня прости… — Все-таки он был настоящий верующий. Не то что я.

Я терпеть не мог просить прощения. Если приходилось, от стыда закладывало уши. Но тут я выдавил в ответ:

— И ты… меня…

А что было делать? Не хватало еще развалить нашу компанию! Куда мы друг без друга?

— И чтобы больше… никогда никаких споров, — потребовала Настя. — Ясно вам?

Мы надуто молчали. От неловкости.

— Арбуз, ясно тебе?

— А я че… Ну, ясно.

— Алька!

Я сдвинул пятки.

— Так точно, ваше превосходительство!

— Я серьезно.

— И я…

— Вячик!

— А я-то что? Я не начинал…

— Вальдштейн!

— Ну, ясно, ясно…

Уж он-то больше всех должен был ценить нашу дружбу. Ведь в этом учебном году никто к нему не приставал именно потому, что мы в классе держались вместе: он, Пшеницына и я. А в случае чего — в седьмом классе был здоровый и крепкий Арбуз Стебельков…

В общем, получилось, что мы там, на заснеженном огороде, подтвердили нашу дружбу. Конечно, не клятва это, но и не совсем простые слова. Все-таки у огня, у новогодне-прощаль-ного костра…

Вячик вдруг поежился:

— Скорее бы весна…

И она пришла. Довольно скоро. В феврале ярче засинело небо, сильнее заискрился снег — желтый на солнце и лиловый в тени. Говорливее сделалась речка Стеклянка, которая так и не застыла на зиму. Наверно, потому не застыла, что ближние фабрики спускали в нее морозоустойчивые растворы…

Дни бежали, часы в бабушкиной комнате подгоняли их своим «тик-так». Если дурашливый Квасилий останавливал их, я запускал механизм снова. Однажды я пришел из школы и опять не услышал знакомого тиканья.

— Ну, Квас, когда-нибудь я тебя поймаю… — Я толкнул бабушкину дверь. Часов не было.

— Ба-а!..

Она очень спокойным голосом сообщила из кухни:

— Приезжали грузчики из комиссионного магазина, увезли. Я после зрелых размышлений решила, что телефон важнее. Вот… И не надо эмоций. В конце концов, следует смотреть на вещи трезво. Вдруг у меня случится сердечный приступ? Как вызвать неотложку? Тут важна бывает каждая минута.

У бабушки было отличное (тьфу-тьфу!) для ее возраста здоровье. Иногда спина заболит или простуда привяжется, но не надолго. Какие сердечные приступы!

— Это папа допек тебя! Душу вынул…

— Не смей так говорить об отце! Никто из меня ничего не вынет, если я не захочу…

Конечно, она сама захотела. Но последней каплей этого «хотенья» была наверняка недавняя ссора с отцом.

Однажды вечером он пришел очень поздно. Мама ужасно тревожилась. Я тоже. И бабушка, конечно, хотя и вида не подавала.

Когда он появился, мама не выдержала:

— Мы себе места не находим, а ты… Как это называется!

— Это называется — дела. Работа…

— Работа, которая пахнет коньяком «Белый аист»! У меня прекрасное обоняние!

Отец сказал, что была презентация нового изделия, пришли представители заказчика, уйти было нельзя.

— И ты не мог предупредить нас заранее?

— Это получилось неожиданно, они приехали из Петербурга… Разве я виноват, что нет у нас телефона!

— Не кричи, пожалуйста.

А он и не кричал. Только чуть повысил голос. Но мама заявила:

— Ты кричишь, как на пожаре. Да еще пьяным голосом. Не знаю, где и с кем ты проводил свою… презентацию, но дома, при сыне, будь добр вести себя прилично. Если угодно, можешь шуметь в Калуге, при другом своем… наследнике.

— По-моему, ты просто выжила из ума, — выдал в ответ папочка. Мама молча ушла из кухни. Отец сразу обмяк, растерянно посмотрел на меня.

— Такие вот дела, брат… — И хотел положить мне ладонь на голову. Но я увернулся и тоже ушел к себе.

А потом лежал под одеялом и маялся. Вспоминал, какие беззащитные сделались у отца глаза.

Через полчаса я не выдержал, на цыпочках подошел к кухонной двери. Отец сидел перед телевизором и смотрел на выключенный экран. Дверь скрипнула, он обернулся.