– Вот эта… – сказал он и отступил.

Погрузчик подкатился ближе, раскладывая и закрепляя две свои нижние руки. Через пару секунд он достал поддон и поставил его на пол.

Откинув защелки, Блайт открыл крышку, запустил руки внутрь и снял верхний слой упаковочной пены.

– Интересно, – протянула Грир.

Блайт попытался извлечь увесистую скульптуру, но тут потребовалась помощь Грир. Уроженка мира с высокой силой тяжести взяла на себя большую часть нагрузки, и они в четыре руки водрузили на крышку соседнего ящика стеклянного прадора размером с морскую черепаху. Скульптура, сделанная из прозрачного желто-зеленого стекла, сквозь которое виднелись очень реалистично выглядевшие внутренние органы, являла собой странную смесь красоты, уродства и угрозы. Конечности прадора были искривлены, на деформированном панцире различались завитки.

– Не думаю, что мистер Пейс когда-нибудь видел детей Свёрла, а ты? – стараясь сохранять спокойствие, сказал Блайт.

– Может, ему случалось заглядывать на Литораль?

Блайт нахмурился.

– И что теперь? – спросила женщина.

Вспомнив, как ожила статуэтка капюшонника, когда он взял ее в руки, Блайт опустил ладонь на зрительную башенку прадора. Некоторое время ничего не происходило, и он уже хотел убрать руку, но тут заметил замерцавшие в толще стекла огоньки. Ладонь осталась на месте, но, когда зашевелились клешни, мужчина невольно отпрянул. Выглядели клешни острыми. Однако, в отличие от капюшонника, прадор, утратив контакт с человеческим теплом, не замер. Он распрямил ноги, пощелкал клешнями в воздухе, повращал стебельковыми глазами и повернулся к Блайту, словно рассматривая его. Потом фигура запрокинулась, усевшись на хвост, демонстрируя аккуратные ряды скрещенных на груди ручек-манипуляторов.

– Он что-то держит, – сказала Грир.

Прадор развернул манипуляторы, положив то, что в них было, на крышку ящика. Блайт протянул руку, но статуэтка качнулась вперед, предостерегающе защелкав клешнями. Потом стеклянный прадор, повернув стебельковые глаза так, будто старался не упустить обоих людей из виду, отскочил в сторону и с глухим стуком шлепнулся обратно в коробку.

Блайт смахнул на ладонь предметы, оставленные прадором, покачал их, как будто взвешивая, – и сунул в карман. Потом задумчиво поднял упаковочную пену, накрыл статуэтку, опустил крышку и защелкнул замок.

– Поставь поддоны на место, – сказал он.

– Конечно, – хрипло выдавила Грир.

Блайт оглянулся. Женщина улыбалась, но из глаз ее лились слезы. Капитан отступил, позволяя автопогрузчику быстро вернуть всё как было – и отправиться назад, в свой угол. Два человека вышли из трюма, и дверь за ними закрылась. На замок.

– И всё же я не могу позволить вам войти в трюм, – произнес корабельный разум.

– Всё в порядке, – ответил Блайт. – Я только хотел посмотреть. – Он двинулся назад, к рубке, и добавил: – Теперь давай разворачиваться. На Панархию нам уже не нужно. Веди нас к покупателю.

– Конечно, капитан, – откликнулся разум.

– Можно мне посмотреть? – попросила Грир.

Блайт сунул руку в карман и, на ощупь выбрав три из четырех предметов, протянул их на открытой ладони женщине. Три рубиновых цилиндрика мемокристаллов были, в чем он ни капли не сомневался, Брондом, Икбалом и Мартиной.

– После того как доставим скульптуры Пейса, двинемся на ближайшую государственную планету, где есть оборудование для воскрешения.

– Хорошо. – Грир энергично кивнула, вытерла слезы и, наверное, от смущения, торопливо обогнала его, скрывшись в рубке.

А Блайт, аккуратно убрав мемокристаллы, задержался – ему хотелось взглянуть на четвертый предмет. Что это – сувенир, подарок на память или что-то, что можно активировать в будущем? Предмет был тяжел и холоден, но не почудилось ли Блайту слабое мерцание в его глубине?

Секунду спустя он сомкнул пальцы и спрятал черный бриллиант в карман.

За первым горизонтом событий черной дыры Керра Пенни Роял, спрессованный и функционировавший в высшей процессинговой плотности, возможной в физическом мире, упал в водоворот пространства-времени, который понес его ко внутреннему горизонту, окаймлявшему сингулярность. Оттуда он вошел в червоточину, порожденную Лейденской воронкой.

Когда-то давным-давно он предположил, что такие червоточины ведут к другим местам во Вселенной или к иным Вселенным, к фонтанам вещества и белым дырам. Однако с развитием теории квантовой гравитации и появлением абсолютно новых разделов математики сделалось очевидно, что конечная остановка подобных кротовин – не «где-то», а «когда-то».

Пенни Роял падал сквозь время, оставляя позади миллионы лет, несся к той точке времени, когда первое солнце, создавшее Лейденскую воронку, начало схлопываться. При этом он размышлял, решал уравнения, ускользавшие даже от разумов государственных ИИ, изобретал, отвергал и снова создавал новые области математики. Он сотворил виртуальные технологии, потом перевел их в материальную форму, переупорядочив элементы своего сверхплотного тела. Падая в прошлое, он выщелачивал вещества и энергии, которые оказывались в дыре, наращивал свою внешнюю оболочку и внутреннюю сущность, постепенно становясь всё больше и массивнее.

Черный ИИ экстраполировал всё, что знал, а знал он – до того, как вошел в черную дыру, – всё, что охватывало Государство и Королевство. Сейчас же его знание и понимание росли по не имевшей конца экспоненте.

А потом, в далеком-далеком прошлом Вселенной, он ударился о конечный барьер.

Временная петля замкнулась.

Пенни Роял появился в центре солнца-гипергиганта, в точке коллапса, став последней каплей, инициировавшей взрывообразное схлопывание. Когда солнце начало проваливаться само в себя, Пенни Роял принялся поглощать материю, укладывая ее в основу процессов, данных, разума. Извергая некоторые материалы в солнечных вспышках, он закрутил солнце, как полагается. Переправляя энергию в сопряженный виток в У-пространстве, снабжавший необходимой для выживания энергией огромные силы повсюду вокруг, он изменил заряд гипергиганта – чего в природе никогда не случалось. А когда солнце наконец коллапсировало в физическую сингулярность, Пенни Роял достиг сингулярности ментальной. Бесконечность открыла путь в ужасающе отдаленное будущее, где всё вещество и вся информация Вселенной падали в финальную сингулярность – в точку Омега[5]. И там, в конце времен, ИИ соединился с суммарной беспредельностью других сущностей, став с ними единым.