Казалось, Эмили находила неподдельное удовольствие в моем обществе: она неизменно приветствовала меня радостной улыбкой, когда я входил в гостиную дома на Уилкот-Кресент, позволяла мне держать себя под локоть на прогулках и целовать свою руку при встречах и расставаниях.

Она стала для меня приятнейшим из собеседников и самым участливым другом, но теперь я начал замечать в ней признаки, красноречиво свидетельствовавшие о чем-то большем, нежели простая приязнь, — особые жесты и взгляды, особые нотки в голосе… Порой она чуть дольше задерживала мою руку в своей руке и сжимала чуть крепче, чем прежде; и смотрела на меня таким сияющим взглядом; и как бы ненароком прижималась ко мне плечом, когда мы стояли на тротуаре, собираясь перейти улицу. Все это говорило о чем-то большем, гораздо большем, чем дружба, и меня переполняло счастье от сознания, что любовь пришла наконец и к ней, как в свое время пришла ко мне.

Потом, в третью неделю июня, лорд и леди Тансор вернулись из Вест-Индии — без Даунта, который отправился в Нью-Йорк по своим литературным делам. Соответственно, мисс Картерет начала готовиться к переезду из тетушкиного дома в Эвенвуд. Утром накануне ее отбытия мы пошли прогуляться в Гайд-парк. День выдался пасмурный, и уже через час, когда мы находились в одном из глухих уголков парка, внезапно хлынул дождь. В поисках укрытия мы бегом бросились к могучему дубу.

Несколько минут мы стояли, прижимаясь друг другу и хохоча как дети, под раскидистой кроной, в которой стрекотали дождевые струи. Потом с запада донесся глухой раскат грома, заставивший Эмили тревожно оглянуться вокруг.

— Здесь небезопасно, — испуганно промолвила она.

Я сказал, что никакой опасности нет и что гроза слишком далеко, чтобы беспокоиться.

— Но мне все равно страшно.

— Дорогая, для страха нет причин.

Несколько мгновений она молчала, а затем тихо проговорила, опустив глаза:

— Возможно, меня пугает не гроза, а смятение в моей душе.

В следующий миг я порывисто привлек Эмили к себе и почувствовал ароматное теплое дыхание, когда прижался губами к ее губам, сначала нежно, потом настойчиво. Ее тело, которое я некогда считал чуждым всякого желания, сейчас с готовностью, со страстью отозвалось на мое прикосновение и прижалось ко мне с такой силой, что я едва не потерял равновесие. Но она ни на миг не ослабила объятий. Я ощутил себя тонущим человеком, подхваченным бурным потоком, могучим и необратимым, и в считаные секунды вся жизнь пронеслась перед моими глазами, прежде чем я погрузился в блаженное забытье.

Задыхаясь, Эмили прильнула ко мне всем телом, в сбитой на затылок шляпке, с растрепанными волосами, с мокрым от дождя лицом.

— Я полюбил тебя с первого взгляда, — прошептал я.

— И я тебя.

Положив голову мне на плечо, она нежно водила пальцами по моей шее сзади, и мы стояли в молчании, не размыкая объятий, покуда дождь не пошел на убыль.

— Ты будешь любить меня всегда? — чуть слышно проговорила она.

— Нужно ли спрашивать?

С того дня я воспрянул духом и почувствовал себя бодрее, счастливее и беспечнее, чем когда-либо за все годы, минувшие со студенческой поры в Гейдельберге. Любая цель была мне по плечу теперь, когда я добился любви моей милой девочки! Мы договорились, что я приеду в Эвенвуд, как только она устроится на новом месте, и все остальное казалось отчаянно скучным и неинтересным по сравнению с этой перспективой. Но потом я получил письмо от мистера Тредголда, пристыдившее меня и заставившее вернуться мыслями ко всем заброшенным делам.

Дорогой Эдвард! Я чрезвычайно обеспокоился, когда Вы не приехали в Кентербери, как было условлено. Вот уже много недель от Вас ни слуху ни духу, а сейчас мистер Орр написал мне, что за последний месяц Вы ни разу не появлялись на Патерностер-роу, и я испугался, не приключилось с Вами какой беды. Мне стало гораздо лучше, как Вы видите по моему почерку и как могли бы удостовериться своими глазами. Но я все еще не в состоянии покинуть Кентербери, а потому прошу Вас написать мне по возможности скорее, дабы успокоить меня на Ваш счет.

Не стану упоминать здесь о другом вопросе, не выходящем у меня из головы со времени Вашего последнего визита, — я имею в виду, конечно же, замечание относительно предмета Ваших поисков, сделанное Вами перед самым уходом; скажу лишь, что данный вопрос представляется настолько важным, что с нашей с Вами стороны было бы крайне неразумно доверять бумаге любые соображения, касающиеся его. Надеюсь, Вы безотлагательно уведомите меня, когда мне следует ждать Вас здесь, дабы мы могли обсудить все с глазу на глаз.

Бог да благословит и защитит Вас, мой милый мальчик!

К. Тредголд

Письмо моего работодателя вернуло меня из царства грез к действительности, и я тотчас же отправился поездом в Кентербери.

Мистер Тредголд сидел в плетеном кресле под сиреневым кустом, в солнечном саду позади Марден-хауса. Колени у него были накрыты пледом, и он писал что-то в тетради, переплетенной в кожу. Его исхудалое лицо, затененное широкими полями шляпы, выглядело усталым, но прежняя учтивость манер отчасти вернулась к нему, о чем свидетельствовала лучезарная улыбка, которой он меня приветствовал.

— Эдвард, мой дорогой мальчик! Вы приехали. Присаживайтесь! Присаживайтесь же!

Речь у мистера Тредголда оставалась не совсем внятной, и я заметил, что руки у него слегка дрожали, когда он протирал монокль; но во всех прочих отношениях он производил впечатление вполне дееспособного человека. Не тратя времени на праздную болтовню, он сразу же сообщил мне, что в суд лорда-канцлера подано прошение об отмене ограничительных условий наследования имущества лорда Тансора и что в ожидании судебного решения составлено новое завещание, по которому Феб Даунт станет законным наследником его светлости.

— Лорд Тансор заявил всем заинтересованным лицам о своем желании ускорить дело, — сказал мистер Тредголд, — и хотя Фемиду нельзя поторопить, представляется очевидным, что она сочтет себя обязанной подобрать юбки и прибавить шагу. Ведение дела в суде лорд Тансор поручил сэру Джону Маунтиглу, и он проявит здесь обычное свое усердие, вне всяких сомнений. Думаю, вопрос будет решен к осени. А потому, Эдвард, если мы хотим предотвратить подписание завещания, нам необходимо пустить в ход некое сокрушительное оружие. Вы располагаете таким оружием?

— Я не располагаю ничем, кроме дневников своей приемной матери и письменного свидетельства мистера Картерета — а этого, как вы сказали, недостаточно для того, чтобы доказать законность моих притязаний. Но я твердо уверен, что знаю, где спрятано неоспоримое доказательство, и мне кажется, мистер Картерет разделял мою уверенность.

— И где же оно спрятано?