Отдадим должное Екатерине II, она выбрала метод, которым до сих пор пользуются психологи. Предложила подруге написать пьесу. Излить горе на бумагу, но… в комической форме. Ведь тогдашние спектакли в придворном театре не могли быть грустными, предпочитали легкий жанр. На отказы Дашковой последовал очень характерный ответ: де, «она (императрица. – О.Е.) по опыту знает, как подобная работа забавляет и занимает автора». Стало быть, цель не получить «русскую пьесу», а позабавить и занять отчаявшуюся женщину.

В это время саму Екатерину II буквально захватил театральный вихрь: публиковались и переводились на немецкий язык ее пьесы «Обманщик», «Обольщенный» и «Шаман Сибирский», переписывались статс-секретарями отрывки из исторических трагедий «Олег», «Рюрик» и «Игорь». Дневник Храповицкого полон упоминаний о подобной работе{912}. Дашкова с ее знаниями в области английской комедии Шеридана и Голдсмита, с ее высокими культурными запросами была как нельзя кстати. Можно поручиться, что обеим дамам было интересно вместе.

Княгиня очень держалась за связь с Екатериной II: прийти к ней, обсудить что-то. Поэтому и «поставила условием, что она прочтет первые два акта, поправит и откровенно скажет, не лучше ли бросить их в огонь». Императрица обещала, в тот же вечер проглядела наспех написанный текст, смеялась и ободряла подругу к дальнейшим стараниям. Заметим, Дашкова сама попросила дать советы, но, получив их, например, сделать комедию в пяти актах – обычное сценическое время, – осталась недовольна и вину за медленное развитие сюжета возложила на подругу: «Кажется, пьеса от этого не выиграла, так как действие оказалось растянутым и скучным».

Так возникла пьеса «Тоисиоков», у которой, конечно, был английский протограф. Но которая, тем не менее, является не чем иным, как терапевтическим откликом Дашковой на поразившее ее семейное горе – разрыв с дочерью. Подобного триумфального выхода из душевного тупика княгиня не могла вообразить: она получила возможность снова все перечувствовать, обосновать свои благородные принципы, а, кроме того, показать себя со стороны, увидеть в своем поведении смешное.

С последней задачей Дашкова справилась лишь отчасти, она не любила и не умела иронизировать над собой. Ее героиня способна вызвать смешки тем, что делает сто дел в минуту и готова всех «замуштровать», но она безусловно остается не просто главным положительным персонажем – а единственным действующим лицом. Остальные в оторопи и изумлении взирают на тетушку, в ней одной видя свое спасение от жизненных невзгод.

Пьеса Дашковой – своего рода упорство в ереси. Ни автор, ни героиня не меняются по мере развития действия. Но, видимо, только так княгиня могла сохранить себя после тяжелых жизненных ударов. Пьеса, как и многие другие тесты Дашковой, стала способом самохарактеристики, теперь с подмостков.

Решимова нигде не допускает просчетов. Это цельный образ, противопоставленный другому персонажу – Тоисиокову, фамилия которого происходит от выражения «то и сё», вечно колеблющемуся, неуверенному, ленивому и беспечному. «Я избрала наиболее распространенный у нас тип бесхарактерного человека», – писала Дашкова. В Тоисиокове видели и Л.А. Нарышкина, и И.И. Шувалова. Но подобных лиц – «тряпок», «жестяных вертушек», «кукол без души» – княгиня встречала на своем пути немало. А вот в прототипе главной героини никто не сомневался.

«Хотя горяча, скора и упряма, но умна и сердцем отходчива», – говорит о ней лакей Пролаз. «Я уверен, что вы в младенчестве и в молодости на других никак не походили и превосходным разумом блистали», – вторит бесхарактерный племянник Решимовой. «Я умею и знаю, как волю-то иметь… – скажет о себе сама госпожа. – Какой-нибудь нрав лучше, чем никакого».

Сюжет комедии прост: ленивый барин не замечает, как его обкрадывают слуга-француз и дворецкий. Из-за своей нерешительности и желания угодить всем он оказывается буквально на грани банкротства. Навестить «племянника» приезжает тетка жены, которая через собственного лакея и нескольких преданных слуг изобличает мошенничество.

Перед нами просвещенческая комедия в дистиллированном виде. Не слишком бойкая, ведь, обладая ярким публицистическим даром, Дашкова отнюдь не была заметным театральным автором. Но в то же время полная живых языковых оборотов.

Современные исследователи считают, что «Тоисиоков» восходит к ранней комедии Оливера Голдсмита «Добрячок», где герой-тюфяк похож на дашковского, а некоторые сцены совпадают, но вместо тети положение спасает добродетельный дядя персонажа{913}.

Мнение, будто в комедии княгини «русской действительности и слыхом не слыхать»{914}, давно вызывает справедливую критику: барин, обираемый лакеем-французом, очень характерен для отечественной жизни того времени. Но заметим – это общая тенденция для комедии Просвещения. Сомнительные персонажи, шарлатаны, ловкие вымогатели, втершиеся в доверие к простакам, присутствуют и на французской, и на английской сценах, и в русских комедиях Екатерины II, с которыми текст Дашковой имеет много перекличек.

По-настоящему русским, новым, нигде дотоле не опробованным является главный ход автора – помещение в центр событий женщины, превращение ее в основного персонажа. Это не страдающая от чьего-либо деспотизма героиня, а властная, уверенная, богатая сама себе госпожа. Дама средних лет, многое пережившая и утвердившаяся в своих принципах. Деловая. Обремененная заботой о многочисленной родне и немалом хозяйстве.

Эдакая фонвизинская Простакова, только со знаком плюс. Она не отрицательный, как в «Недоросле», а положительный герой. От ее действий, решимости зависит все мироздание в пределах пьесы. Такой образ был поистине прорывным для отечественной литературы. К сожалению, скромные художественные достоинства пьесы не позволили ему как следует утвердиться. Но для России он не был чужим. Напротив. Матери и жены, ведшие хозяйство, зачастую отличались властными, крутыми характерами, поздно выделяли детей, устраивали судьбы родных.

Имея в виду себя, Дашкова не заметила, как привела на подмостки господствующий в тогдашнем дворянском обществе тип матушки и тетушки. От Простаковой уходит линия к грибоедовским московским дамам: «командовать поставьте переде фрунтом, присутствовать пошлите их в Сенат». К пушкинской молодой Пиковой Даме: «дедушка был род бабушкиного дворецкого». К Кабанихе. К Вассе Железновой, наконец. Все эти образы отрицательны. Но, возможно потому, что выходили из-под пера мужчин. Само стремление женских персонажей к действию воспринималось как посягательство на несвойственные функции. Они должны страдать, молчать и быть спасенными.

Автор-женщина создала уникальный персонаж – героиню положительную именно в силу склонности к действию, к решимости.