это письмо до приезда твоей жены. Она вот-вот уедет от

нас. Я, честно сказать, толком и не знаю, стоит ли писать тебе обо всем этом, но, во всяком

случае, отношения между нами честные и не терпят умалчивания. Разреши, пожалуйста, мое

недоумение, которое состоит вот в чем – как ты, мой старший, умный брат, мог выбрать себе

такую жену? Кстати, все у нас тут до того тактичные, что на многое как бы не обращают

внимания, но я молчать не хочу. Сначала я относилась к ней без предубеждения. У меня

даже, наоборот, было предубеждение в добрую сторону. Она почти моя ровесница, а уже

мать, жена моего брата и все такое. Но потом отношение к ней пришлось изменить. Вот тебе

два факта – рассуди сам. В День Победы к нам на своем мотоцикле приехал дядя Миша. К

вечеру они с папой сильно напились. Мама сказала, чтобы я постелила дяде Мише на диване.

И тут твоя Наденька высказалась "Этому пьянчужке, – говорит она, – да еще на диване

стелить? Он и у порога проспится". Мы даже рты пооткрывали. Дядя Миша говорит: "Я-то,

может быть, и пьянчужка, а вот ты-то кто? Я ведь тебя насквозь вижу и все про тебя знаю.

Знаю даже то, чего твой Колька не знает". И тут Наденька начала ругаться матом и

выталкивать его в дверь. Я не знаю, может быть, ты этому не поверишь – вряд ли у вас с ней

всегда так, но я не вру. Не стесняясь никого, она стала выкрикивать такое, чего и от мужиков

не услышишь. Мама потом плакала и говорила, что Кольку жалко. Я еще тогда хотела

пожаловаться тебе, но, думаю, посмотрю, что дальше будет. А дядя Миша утром

посмеивается. "Ловко, – говорит, – я ее на мушку взял. Сразу на чистую воду вывел". Уж не

знаю, на какую он там ее воду вывел, но вот тебе второй факт. На другой день, как только она

приехала, пришла к нам тетя Лена, дяди Мишина жена. Они познакомились, тетя Лена и

говорит: "Чего это ты сразу второго ребенка рожать собралась? Отдохнула бы немного.

Приходи завтра утром – я живу около самой больницы и отведу тебя к врачу". Наденька твоя

согласилась, а утром ходит, как ни в чем не бывало. Вечером тетя Лена зашла, а Наденька

говорит: "Утром что-то приболела". Назначили на другой день. Наденька и в тот день не

пошла. И вот собирались они так четыре раза. Я прямо вся перезлилась – ну, не хочет – не

надо, но так и сказала бы прямо, что не хочет. О других мелочах я уж молчу. Ты, наверное, и

сам знаешь ее привычку обманывать на каждом шагу просто так, без надобности. Это для

меня даже какое-то открытие. Я считала, что для обмана надо кик-то поднатужиться,

переступить через себя…"

Бояркин прервал чтение – дорога все равно была долгой. Рассказу Анютки Николай

поверил без сомнений – это мать попыталась бы что-нибудь смягчить, но сестренка пока еще

никаких полутонов в правде не признавала. Да, в общем-то, все описанное вполне подходило

Наденьке. Эти "факты" уже особенно и не удивили. Сестре можно было всего этого и не

описывать, это было лишнее письмо, но, наверное, она пыталась спасти его, открыть глаза на

правду. "Она со всех сторон обложила меня ложью, – спокойно подумал Бояркин о Наденьке.

– Вся наша жизнь с ней – ложь… Но что же тогда Коляшка? Тоже ложь? Ошибка? Если уж

даже роды, материнство – такие естественные переживания, не освободили Наденьку ото

лжи и хитрости и не добавили ума, то все, конечно же, бесполезно".

Бояркин слишком долго смотрел в окно, где за строем тополей бежало ослепительное

солнце, и в глазах зарябило. Николай отвернулся и задремал. "Как же в вашей жизни

произошел такой перекос, уважаемый товарищ Бояркин? – очнувшись, подумал он. – Да как

– сами вы во всем виноваты. Тут уж нечего приседать от возмущения. Других хоть женят, а

вы сами женились – вы же самостоятельный. Вы в соответствии со своими благородными

идеалами спасали несчастную, страдающую девочку. Это, во-первых. Во-вторых, вы мечтали

горы своротить, а для этого кто-то должен был устраивать ваш быт. А под рукой вам для

нравственного спокойствия требовалось иметь женщину вполне законную в вашем

представлении. Все это и вдохновило вас сфабриковать подходящую теорию. Жалкий вы

идеалист, школьник, пионер – всем ребятам пример! Да и все-то мы, дураки, пищим, да лезем

в этот так называемый брак. В нашем представлении все человеческие отношения сводятся, в

конце концов, к семье. В соответствии с этим мы иногда всех неженатых да незамужних так

затравливаем пропагандой о семейном счастье, с которым сами иногда незнакомы, так

жалеем их, что они начинают считать себя, по меньшей мере, неполноценными. А я так

вообще придумал семью с несколькими супругами – пусть что угодно, но лишь бы

называлось семьей. В будущем же, при условии, обещаемом некоторыми фантастами, что

детей будут сразу же отдавать в специальные учреждения специально обученным педагогам,

браки исчезнут совсем или они примут чисто символический смысл – чтобы колечко

поносить. Главное, что получит тогда человек, – это свое отдельное жилище – личную среду

обитания. Каждый человек получит возможность по-настоящему быть самим собой, жить

вдумчивей, духовно богаче и полней, потому что получит возможность осуществить свою

потребность быть только с тем, кто ему необходим".

Николай дочитал длинное Анюткино письмо. Она рассказала новости, дошедшие в

Ковыльное из Елкино. Николая огорчило известие, что Игорек Крышин, вернувшийся домой

один, без жены, сильно запил. Игорьку сейчас нужна была поддержка. "Вот еще одна

неправильность жизни, – подумал Николай. – Они, два необходимых друг другу человека,

друзья, живут в разных местах. И сколько набирается этих неправильностей! "

По дороге с автобусной остановки Бояркин случайно встретился с Дуней.

– Придешь? – спросил он на ходу, пытаясь за это мгновение впитать ее глазами.

– Приду, – ответила она.

Со стороны могло показаться, что они просто поздоровались.

На этот раз Дуня пришла к стогу первой.

– Ну, как? Что? – сразу же с тревогой и нетерпением спросила она.

Николай опустился на сено и стал бестолково рассказывать то о том, что перенес сам,

то о написанном сестрой, то принимался сбивчиво размышлять, строить разные догадки. Он

хорошо видел несвязность своего рассказа, но справиться с собой не мог. Дуня с удивлением

заметила, что он сильно раскис. Она смотрела на все уже как бы со стороны, и