бороться. Для них эта война является чем-то воображаемым — чем-то, что может принести пользу только им, чем-то, на что им не нужно смотреть и о чем не нужно беспокоиться. Они не знают, с какой жестокостью она ведется, и какое насилие будет продолжено. Они не знают, что опиум делает с людьми.

— Ты ничего не добьешься этим аргументом, — сказал Робин.

— Почему?

— Потому что им все равно, — сказал Робин. — Это война, происходящая в чужой стране, которую они даже не могут себе представить. Это слишком далеко, чтобы их это волновало.

— Почему ты так уверен в этом? — спросила Кэти.

— Потому что я этого не делал, — сказал Робин. — Я не верил, хотя мне снова и снова говорили, как все ужасно. Мне потребовалось лично увидеть, как это происходит, чтобы понять, что все абстракции реальны. И даже тогда я изо всех сил старалась отвести взгляд. Трудно принять то, что ты не хочешь видеть.

Наступило короткое молчание.

— Тогда, — сказал Энтони с принужденной веселостью, — нам придется творчески подойти к нашим убеждениям, не так ли?

Такова была цель этой ночи: перевести двигатели истории на другой путь. Ситуация оказалась не такой беспомощной, как казалось. У Общества Гермеса уже было несколько планов, большинство из которых включали различные формы подкупа и шантажа, а один — разрушение верфи в Глазго.

— Голосование за войну зависит от веры Парламента в то, что она будет легко выиграна, — объяснил Гриффин. — Технически, да, наши корабли могут разнести флот Кантона в пух и прах. Но они работают на серебре. Несколько месяцев назад Томас Пикок...

— О, — Рами сделал лицо. — Он.

— Действительно. Он бешеный энтузиаст паровых технологий, и он сделал заказ на шесть железных пароходов у судостроителей Лэйрда. Уильям Лэрд и сын, то есть — они базируются в Глазго. Эти корабли страшнее всего, что когда-либо видели воды Азии. На них установлены ракеты Congreve, а малая осадка и паровая энергия делают их более мобильными, чем что-либо в китайском флоте. Если парламент проголосует «за», по крайней мере, один из них направится прямо в Кантон.

— Итак, я полагаю, вы собираетесь в Глазго, — сказал Робин.

— Первым делом завтра утром, — сказал Гриффин. — Поезд займет десять часов. Но я ожидаю, что Парламент получит известия в течение дня, когда я буду там.

Он не стал уточнять, что именно он будет делать в Глазго, хотя Робин не сомневался, что его брат способен разрушить целую верфь.

— Ну, это звучит гораздо эффективнее, — радостно сказал Рами. — Почему мы не направляем все наши усилия на саботаж?

— Потому что мы ученые, а не солдаты, — сказал Энтони. — Верфь — это одно, но мы не собираемся брать на себя весь британский флот. Мы должны использовать влияние там, где это возможно. Оставьте жестокие театральные представления Гриффину...

Гриффин вздрогнул.

— Это не просто театральные представления...

— Насильственные развлечения, — поправил Энтони, хотя Гриффин тоже на это обиделся. — И давайте сосредоточимся на том, как повлиять на результаты голосования в Лондоне.

И они вернулись к доске. Войну за судьбу мира нельзя выиграть за одну ночь — это они все знали теоретически, — но они не могли заставить себя остановиться и лечь спать. Каждый час приносил новые идеи и тактики, хотя, когда часы перевалили далеко за полночь, их мысли начали терять связность. Предположим, они втянули лорда Пальмерстона в скандал с проституцией, подослав к нему переодетых Летти и Кэти, чтобы соблазнить его. Предположим, они убедили британскую общественность в том, что страны Китай на самом деле не существует, а на самом деле это искусная мистификация Марко Поло. В какой-то момент они разразились беспомощным смехом, когда Гриффин в мельчайших подробностях описал заговор с целью похищения королевы Виктории в садах Букингемского дворца под видом подпольной китайской преступной группировки и удержания ее в заложниках на Трафальгарской площади.

Да, их миссия была ужасной и невыполнимой, но Робин также находил в этой работе определенное удовольствие. Это творческое решение проблем, это разбиение важной миссии на дюжину маленьких задач, которые в сочетании с огромной удачей и, возможно, божественным вмешательством, могли привести их к победе — все это напоминало ему о том, как он чувствовал себя в библиотеке, работая над сложным переводом в четыре утра, истерически смеясь, потому что они невероятно устали, но в то же время ощущая прилив энергии, потому что это был такой кайф, когда решение неизбежно вырисовывалось из их беспорядочных записок и бурного мозгового штурма.

Бросать вызов империи, как оказалось, было весело.

По какой-то причине они постоянно возвращались к полемике в паре, возможно, потому, что им казалось, что они ведут войну идей, битву за душу Британии. Дискурсивные метафоры, заметила Летти, довольно часто вращаются вокруг военных образов.

— Подумайте об этом, — сказала она. — Их позиция неоспорима. Мы должны атаковать их слабые места. Мы должны сбить их позиции.

— Мы делаем это и на французском, — сказала Виктория. — Cheval de bataille.

— Боевой конь, — сказала Летти, улыбаясь.

— Ну тогда, — сказал Гриффин, — раз уж мы говорим о военных решениях, я все еще думаю, что мы должны выбрать операцию «Божественная ярость».

— Что такое операция «Божественная ярость»? — спросил Рами.

— Неважно, — сказал Энтони. — Это глупое название и еще более глупая идея.

— Когда Бог увидел это, Он не разрешил им, но поразил их слепотой и путаницей речи, и сделал их такими, какими вы видите»,[9] — величественно сказал Гриффин. — Слушай, это хорошая идея. Если бы мы могли просто разрушить башню...

— С помощью чего, Гриффин? — спросил Энтони, задыхаясь. — С какой армией?

— Нам не нужна армия, — сказал Гриффин. — Они ученые, а не солдаты. Ты берешь пистолет, размахиваешь им и немного кричишь, а потом берешь в заложники всю башню. А потом вы взяли в заложники всю страну. Вавилон — это центр, Энтони; это источник всей силы Империи. Мы должны только захватить его.

Робин встревоженно уставился на него. В китайском языке фраза huǒyàowèi[10] означала буквально «вкус пороха»; образно — «воинственность, боевитость». От его брата пахло порохом. От него воняло насилием.

— Подожди, — сказала Летти. — Ты хочешь штурмовать башню?

— Я хочу занять башню. Это будет