Я думаю, было бы неправильно предполагать, что во многих из? из их? лучших постколониальных работ, которые получили такое стремительное распространение с начала 1980-х годов, не уделялось большого внимания местному, региональному и контингентному: уделялось, но мне кажется, что куда интереснее связь их основных принципов с универсальными проблемами, касающимися эмансипации, пересмотра отношения к истории и культуре, широко распространенного использования повторяющихся теоретических моделей и стилей. Ведущим мотивом была последовательная критика евроцентризма и патриархата. В 1980-х годах в кампусах США и Европы студенты и преподаватели усердно трудились над расширением академического подхода к так называемым основным учебным программам, включая в них тексты женщин, неевропейских художников и мыслителей, угнетенных. Это сопровождалось важными изменениями в подходе к изучению территорий, прежде всецело находившихся в руках классических ориенталистов и аналогичных им фигур в других областях. Антропология, политология, литература, социология и в первую очередь история испытали на себе влияние широкомасштабного критического анализа источников, новых теорий и отказа от европоцентристской перспективы. Возможно, самый блестящий труд, связанный с подобной переоценкой ценностей, был проделан не в области исследований Среднего Востока, а в индологии с появлением коллектива Subaltern Studies – группы замечательных ученых и исследователей во главе с Ранаджитом Гухой[1144]. Их целью было не что иное, как революция в историографии, и первейшей задачей – освобождение индийской историографии от господства националистической элиты и признание той роли, которую в истории играли городская беднота и жители сел. Думаю, было бы неправильно считать эту главным образом академическую работу напрямую участвующей в течении «транснационального» неоколониализма. Следует помнить о достижениях этой группы, не забывая при этом о возможных подводных камнях.

Особенно меня интересовало расширение постколониалистского видения на сферу проблем географии. В конце концов, «Ориентализм» – исследование, основанное на переосмыслении того, что в течение веков считалось непреодолимой пропастью, разделяющей Восток и Запад. Моя цель, как я говорил ранее, заключалась не столько в том, чтобы снять это различие – ведь невозможно отрицать конструктивную роль и национальных, и культурных различий в человеческих отношениях, – сколько бросить вызов представлению о том, что подобные различия непременно подразумевают неприятие, раз и навсегда определенный ряд неизменно враждебных сущностей, и что всё знание должно строиться именно на этом. То, к чему я взывал в «Ориентализме», было новым способом понимания разделений и конфликтов, которые из поколения в поколение поддерживали вражду, войны и имперский контроль. А одним из самых интересных результатов постколониальных исследований было новое прочтение канонических культурных текстов не с целью принизить или очернить их, а с тем, чтобы заново пересмотреть некоторые из их положений, уже вне удушающих рамок бинарной диалектики «господин – раб». Похожим был эффект и поразительно изобретательных романов, таких как «Дети полуночи» Рушди, рассказов К. Л. Р. Джеймса, поэзии Эме Сезэра и Дерека Уолкотта, произведений, где смелые поиски новой формы в действительности стали повторным присвоением исторического опыта колониализма, возрожденного и преобразованного в новую эстетику общности и часто трансцендентного пере-формулирования.

Похожие результаты можно найти в работе ряда известных ирландских писателей, которые в 1980 году создали группу под названием Field Day. В предисловии к сборнику их работ говорится:

…(авторы) полагали, что Field Day может и должна? Если «группа»? внести свой вклад в разрешение существующего кризиса с помощью анализа распространенных мнений, мифов, стереотипов, которые стали одновременно и симптомом, и причиной нынешней ситуации (между Ирландией и Севером). Крах конституционных и политических соглашений, возвращение насилия, на подавление или сдерживание которого эти меры были направлены, делает такой анализ еще более насущным требованием на Севере, нежели в республике… Поэтому компания решила осуществить ряд публикаций, начав с серии проспектов (в дополнение к впечатляющей серии поэм Симуса Хини, эссе Симуса Дина, пьес Брайана Фрила и Тома Полина), в которых исследовалась природа ирландской проблемы и благодаря которым ей можно было противостоять успешнее, чем прежде[1145].

Идея переосмысления и переформулирования исторического опыта, некогда основывавшегося на географическом разделении народов и культур, находится теперь в самом центре целого направления академических и критических работ. Ее можно увидеть в следующих текстах: «По ту сторону арабов и евреев: пересоздаем левантийскую культуру» Амиела Алкалея, «Черная Атлантика: современность и двойственное сознание» Пола Гилроя и «Подчиненные другим: британские писательницы и колониальное рабство, 1670–1834 годы». Мойры Фергюсон[1146] – и это лишь некоторые из них. В этих текстах подвергаются пересмотру сферы, которые некогда считались принадлежавшими исключительным одному народу, полу, расе или классу, – теперь их пересматривают, и осмысляют, как, каким образом в них вовлекаются другие. Левант, долгое время представлявшийся полем битвы арабов и евреев, предстает в книге Алкалея как средиземноморская культура, общая для обоих народов; по словам Гилроя, подобный процесс изменяет, буквально удваивая, наше восприятие Атлантического океана, который прежде воспринимался как исключительно европейский путь. Заново обращаясь к исследованию взаимоотношений английских рабовладельцев и африканских рабов, Фергюсон предлагает более сложную модель, разделяя фигуры белой женщины и белого мужчины и тем самым выявляя новые уровни угнетения и коллективных травм в Африке.

Я мог бы продолжить приводить примеры. Но я на этом завершу, отметив, что, хотя вражда и неравенство, пробудившие мой интерес к ориентализму как культурному и политическому феномену, всё еще существуют, сейчас хотя бы общепризнанным стало то, что это не извечный порядок вещей, а определенный исторический опыт, конец которого, или как минимум частичное смягчение не так далеко. Оглядываясь назад сквозь пятнадцать лет, наполненные событиями, и новые попытки интерпретаций и научных исследований, направленных на то, чтобы ослабить давление оков империализма на мысль и человеческие отношения, понимаешь, что у «Ориентализма» есть по крайней мере одно достоинство: он открыто вступил в борьбу, которая, конечно, продолжается и на «Западе», и на «Востоке».

Эдвард Саид

Нью-Йорк, март 1994

Список литературы, использованной при написании комментариев

Абашин С. (2020) Верещагин без колониализма: как постсоветская Россия не отмечает 150-летие завоевания Средней Азии // Новое литературное обозрение № 161.

Аверинцев С. (1968) «Морфология культуры» Освальда Шпенглера // Вопросы литературы, 1, 132–153.

Баранов Х. (2008) Большой арабско-русский словарь. М: Живой язык.

Батунский М. (1971) О некоторых тенденциях в современном западном исламоведении, Религия и общественная мысль народов Востока. М: Издательство «Наука», 207–241.

Батунский М. (2012) Россия и ислам. Том 3. М.: Прогресс-Традиция.

Бессмертная О. (2019) Понимание истории и идентичность автора в возражениях Атауллы Баязитова Эрнесту Ренану, Islamology, 9:1–2, 54–82.

Бобровников В. (2016) Ориентализм – не догма, а руководство