Наблюдение, что книги о Василии Сурикове расходятся мгновенно, в равной степени связано с двумя факторами: с самим материалом исследований и той ответственностью, которую исследователи вкладывали в свои труды вместе с душой.

Я, автор этой книги, проживающий не в Москве, не в Красноярске, а в Иркутске, могу сообщить, что первую свою попытку рассказать о Сурикове предприняла в возрасте десяти лет, будучи красноярской школьницей. Наверное, я бы никогда не вспомнила об этом, если бы в книге Натальи Кончаловской «Дар бесценный», изданной в Красноярске в 1978 году и приобретенной мне моими родителями и используемой мною при написании этой книги, я не нашла конверт с письмом из редакции газеты «Пионерская правда». Помеченное 9 февраля 1973 года, оно гласило: «Здравствуй, дорогой друг! Письмо твое получили. Ты рассказала нам, как красноярцы отметили юбилей своего знаменитого земляка В. И. Сурикова. Жаль, что ты немного запоздала со своей заметкой. 24 января исполнилось 125 лет со дня рождения В. И. Сурикова, а твою заметку мы получили в феврале. Газета живет событиями дня, поэтому юнкор должен быть очень оперативным. Желаем успехов в учении! Литсотрудник Т. Мачнева». Ошибка мною исправлена: эта книга подоспеет к юбилею В. И. Сурикова в 2018 году.

И, наверное, не случайно, что я — ее автор. Мой отец, Виктор Павлович Секерин, сам рода и нрава казачьего, горячего и подвижнического, в 17 лет, проживая в прибайкальском селе, поступил на факультет журналистики Уральского госуниверситета. Интересуясь изобразительным искусством, он, по своим студенческим возможностям, приобретал альбомы репродукций живописи и графики, посещал лекции вечернего отделения искусствоведческого факультета. Я помню, что когда мне было четыре года, между моими родителями возник спор: мама считала, что мне еще рано видеть такую трагическую картину, как «Последний день Помпеи» Карла Брюллова. И, конечно, когда родителей не оказалось дома, я нашла книгу с изображением этой картины и насмотрелась на нее. Вскоре папа побывал в Италии в составе делегации молодых журналистов СССР и запрет с Карла Брюллова был снят, ведь перед моим взором предстали фотографии из Помпей, куда более конкретные, чем картина «Последний день Помпеи».

Оказавшись в Красноярске, наша семья подружилась с опальным тогда художником-авангардистом Андреем Поздеевым, памятник которому сейчас стоит на той же улице, что и памятник Василию Сурикову. Поздеев тогда нуждался, так как картины его не продавались, и четырежды он занимал у папы по двести рублей, возвращая долг, спустя время, картинами. В Иркутск осенью 1981 года я приехала с картиной Поздеева в руках: вдогонку нам он отправил ее в качестве компенсации своего последнего долга. Мне оставалось только что стать искусствоведом, окончив факультет теории и истории искусства Института им. И. Репина в Петербурге.

Обучаясь в средней школе № 35 в Красноярске, я сидела за одной партой в группе английского языка с Олегом Тор-гошиным, белокурым, веснушчатым и скромным парнем, собиравшимся поступать в Бугурусланское летное училище. Из книги Натальи Кончаловской я знала, что Торгошины — фамилия рода матери Сурикова, но не решилась что-то спросить у Олега.

А на днях мне понадобилось улучшить работу ставшего притормаживать ноутбука, и мой сын Николай посоветовал обратиться к одному из своих друзей — Олегу. Олег явился по моему звонку, отладил работу ноутбука и спросил, показывая на альбомы Василия Сурикова на моем столе: «Что, Суриковым интересуетесь? Я тоже Суриков. Я интересовался своим родом. Нас, Суриковых, в Иркутске тринадцать семей. А сам я пишу стихи, также занимаюсь изобретательством с шести лет. И мечтаю создать вечный двигатель. Вы знаете, что это такое?..»

Мне оставалось только пообещать Олегу Сурикову подарить книгу о Василии Сурикове после ее выхода.

В свое время Иркутск внес свою лепту в исследования о Василии Сурикове. В 1937 году здесь вышла книга А. Н. Турунова и М. В. Красноженовой «В. И. Суриков», в ней были опубликованы материалы опросов сибиряков, еще помнивших Василия Ивановича. Фамилия Турунов мне была знакома: я позвонила известному иркутскому художнику Евгению Орестовичу Турунову и поинтересовалась возможной родственной связью. «Да, это мой двоюродный дядя, Анатолий Турунов, — ответил Евгений Орестович, — о его деятельности можно прочесть в книге Юрия Лыхина «Художественная жизнь Иркутска первой четверти XX века».

Действительно, в этой книге об Анатолии Турунове упоминается многократно; ученый и художник, общественный деятель, в названный период он был заметной персоной иркутской культуры. И, озаботившись тем, что еще живы люди, знавшие Василия Сурикова, совместно с красноярским фольклористом и краеведом М. В. Красноженовой собрал и издал книгу, которую упоминают все без исключения суриковеды после 1937 года. Во время Великой Отечественной войны И. В. Сталин в одной из своих речей в небольшом перечне великих деятелей дореволюционной отечественной культуры назвал имя художника Василия Сурикова. Это явилось сигналом, разрешающим углубить изыскания. В 1944 году в издательстве «Искусство» выходит книга Н. М. Щекотова со следующей преамбулой: «Книга с нашими очерками, посвященными творениям В. И. Сурикова, написана во время Великой Отечественной войны. Она, можно сказать, рождена этим временем. Упоминание имени Василия Ивановича Сурикова в докладе И. В. Сталина на торжественном заседании Московского совета депутатов трудящихся 6 ноября 1941 года побудило нас прямо поставить себе вопрос, что совершил Суриков такого, чтобы в час великого всенародного испытания, в час героической борьбы нашего народа с фашистскими захватчиками его имя могло прозвучать не только на весь Советский Союз, но разнестись с речью И. В. Сталина по всему миру?» И далее отвечает: «Суриков — один из художников, творения которых являются наивысшими достижениями нашего русского искусства и обеспечивают этому искусству мировое значение»[175].

Интересен тот факт, что в серии «Жизнь замечательных людей» биография В. И. Сурикова вышла в год возобновления этой серии М. Горьким — в 1933-м, тиражом 40 тысяч экземпляров. Ее автор Иван Евдокимов. В библиотеке Иркутского областного художественного музея есть эта книга — зачитанная, подклеенная, с множеством перерегистраций и изменений инвентарных номеров, с карандашными пометками читателей. На последней странице чей-то «автограф» карандашом с характерным для довоенного времени почерком: «Скатерти 3 пододеяльник 1 простыни 5 полотенца 9».

Во вступлении Иван Евдокимов сообщает, что «Суриков важно похвалялся своими предками-казаками». Род его «из рядового и зажиточного слоя шагнул к кулацкой верхушке». Хотя «Василий Иванович Суриков не может быть назван сознательным носителем кулацкой идеологии в чистом виде». Автор много цитирует Максимилиана Волошина, называя его «покойным поэтом» (поэт умер в 1932-м — в год написания книги). И смотрит на художника Сурикова с идеологической высоты, несколько пренебрежительно. Исследуя линию родов Суриковых и Торгошиных, Евдокимов заключает: «Суриков… отличался редким пристрастием к своим «воинственным и воровским» предкам. Когда художник достиг большой известности и наступило время общественного интереса и внимания не только к творчеству живописца, но и к его биографии, Василий Иванович никогда не опровергал самых нелепых и бессмысленных суждений о его картинах и всегда ревниво исправлял малейшие неверные биографические данные».