Оставив записку на видном месте, я отсчитала необходимую для покрытия коммунальных платежей сумму и положила её на холодильник, с остальными деньгами вышла в коридор и положила их в свою сумочку. Начав обуваться, я схватилась за свой телефон и разочарованно поджала губы – три процента заряженности батареи! Я ведь заряжала его всю ночь… Наверное, проблема в погнутом основании зарядного устройства, придётся купить новый кабель…

Выходя из дома в своём новом ярко-красном тёплом пальто и с мыслями о кабеле, я уже была на крыльце, как вдруг поняла, что забыла взять свой огромный чемодан, который с такой тщательностью укомплектовывала. Я едва сдержалась от того, чтобы не шлёпнуть себя ладонью по лбу, но вместо этого запрокинула голову, внутренне крича самой себе: “Соберись! В таком разобранном состоянии у тебя ничего не получится!”,– и вдруг замерла. На тротуаре напротив моего дома стоял знакомый мне, низкий чёрный мерседес Байрона Крайтона. Я уже дёрнулась, чтобы быстро нырнуть обратно в дом, но вдруг из машины, покинув водительское место, вышел Ричард в своём выглаженном сером костюме и с добродушной улыбкой интеллигентна из прошлого века произнёс достаточно громко, чтобы быть уверенным в том, что я услышала его слова:

–Мисс Холт, доброе утро! Мистер Крайтон просил передать Вам, что желает поговорить с Вами. Он уверяет, что разговор отнимет у Вас совсем немного времени,– сказав эти слова, Ричард застегнул одну из пуговиц на своём пиджаке и выжидательным жестом руки истинного джентльмена пригласил меня пройти по подъездной дорожке прямиком к машине, на заднем сиденье которой, предположительно, меня ожидал его босс.

Может быть в этом есть смысл? Зачем откладывать в долгий ящик то, что и вправду может отнять у меня совсем немного времени? Выслушаю его и буду знать наверняка, о чём он думает и как намерен действовать. Это даже может помочь мне лучше сыграть на опережение.

Потратив лишь несколько секунд на размышления, я шагнула вперёд и сошла с крыльца не закрыв вплотную дверь за собой, так как считала, что вернусь в этот дом всего через несколько минут…

***

Ричард, приветливо улыбаясь мне и сливаясь своим костюмом с серостью утра, открыл мне заднюю дверцу автомобиля, тем самым приглашая меня занять место позади переднего пассажирского кресла. Нырнув на заднее место, я поняла факт искажения реальности только после того, как Ричард захлопнул за мной дверцу, мгновенно щёлкнувшую автоматической блокировкой. Я была уверена в том, что Ричард сказал, будто со мной желает поговорить мистер Крайтон, но вместо Байрона Крайтона в салоне автомобиля находилась Лурдес Крайтон. Значит, они хотят отвезти меня к Байрону для разговора, но перед этой встречей Лурдес желает успеть сказать мне пару заботливых наставлений… Нет уж, спасибо.

Как только я поняла свою ошибку, я сразу же дёрнула ручку своей двери, желая как можно скорее покинуть эту машину, но блокировка не позволила мне сдвинуться с места. Я тяжело выдохнула: как я могла не догадаться, что в машине нет Байрона? Да, эта машина его, а не его матери, но Ричард ведь сам говорил мне о том, что находится во служении миссис Крайтон, в то время как Байрон предпочитает водить автомобиль самостоятельно.

–Тереза, прошу Вас, давайте обойдёмся без театральных сцен,– спокойным тоном, не выдавающим ни единой эмоции, произнесла Лурдес, переведя свой отстранённый взгляд с меня на севшего за руль Ричарда.– Поторопись, Ричард. Я не желаю сегодня опаздывать к завтраку,– а вот теперь в её голосе раздалась отчётливая нота раздражения, характеризующая её недовольство в связи с нерасторопностью подчинённого ей персонала.

–Куда мы едем?– напряжённым тоном поинтересовалась я, как только Ричард нажал на педаль газа и отъехал от тротуара.

–Туда, где никто не помешает нашему разговору,– едва заметно приподняв одну бровь, спокойным тоном произнесла Лурдес, и я вдруг заметила, как сильно она сжимает сцепленные пальцы своих словно атласных рук. Значит, Байрон всё ей рассказал. И теперь я должна буду узнать, как эта стальная леди восприняла новость о том, что, не зная того, она стала бабушкой в третий раз. Лучше бы Байрон ничего ей не рассказывал… Лучше бы этим утром ко мне приехал он.

***

На протяжении всего пути все мы молчали. Ричарду по должности было положено молчать, Лурдес не желала мне что-либо объяснять раньше времени, я же понимала, что все мои попытки заставить её говорить разобьются о стену игнорирования, и потому тоже придерживалась немоты. Хотя напряжение во мне с каждой минутой возрастало в геометрической прогрессии.

Я предполагала, что Лурдес отвезёт меня в какой-нибудь кафетерий или даже в особняк своего сына, чтобы за чашкой кофе обсудить со мной тайну моего материнства, но вместо этого мы вдруг выехали за пределы Роара. Мы оказались на дороге, которая не вела к крупным городам, и потому я начала переживать ещё сильнее, но когда Ричард, проехав от Роара около девяти миль, внезапно свернул на лесную дорогу, я наконец заметила, как сильно начало колотиться моё сердце. По-видимому уловив моё переживание на ментальном уровне, Лурдес вдруг посмотрела на меня, словно желая оценить моё состояние, и произнесла:

–Не переживайте. Я просто действительно не желаю, чтобы нашему разговору что-либо помешало. В ресторане было бы слишком много лишних ушей и отвлекающих факторов, а здесь будет спокойно.

“А здесь я не смогу встать и уйти без твоего разрешения”,– стиснув зубы, недобрым взглядом обдала наделенную властью женщину я, и она вдруг улыбнулась одними уголками губ. Значит, ей понравилась моя реакция, понравилось то, что я догадливая.

Мы проехали вглубь лесной дороги около двух миль и остановились возле большого, и расколотого молнией пополам дерева. Когда мотор машины заглох, я думала, что Лурдес прикажет Ричарду покинуть нас, но вместо этого Ричард, не дожидаясь приказа начальницы, сам открыл свою дверь и, спустя пару секунд оставив нас наедине, неспешным шагом направился вперёд на непринуждённую прогулку, параллельно пытаясь поджечь сигарету, зажатую между его губ. Когда он отошёл от машины на первые пять метров, я решила прервать затянувшееся вступление к обещающему быть недобрым спектаклю. Ещё раз проверив блокировку своей двери и убедившись в том, что я всё ещё заперта, я, тоном уверенного в своей правоте человека, наконец спросила:

–Что происходит?

–Хотите ли Вы знать правду?– прищурилась Лурдес, и на сей раз я посмотрела на неё.

–Какую правду?

–А Вы умны,– продемонстрировала проницательность она, но из её уст это не прозвучало комплиментом.– Знаете, что у всех своя правда и что общей правды не существует. Естественно я говорю о своей правде. Обо всей без остатка, до последней крупицы. Обещаю, что в конце моего рассказа Вы поймёте, почему я выбрала именно Вас для своего рассказа. Итак, приступим,– сложив руки на коленях и поджав губы, выдала она. Эта женщина вовсе не интересовалась моим желанием или нежеланием слушать её, она констатировала факт: она выбрала меня для своего рассказа и я выслушаю всё, что бы она не пожелала рассказать. В моей же грудной клетке к этому моменту окончательно сформировалось ощущение, которое наверняка испытывает угодившая в ловушку мышка – бежать некуда, но бежать отчаянно хочется. Лурдес же продолжала говорить совершенно невозмутимым тоном, как будто начитывала свои воспоминания её личному мемуаристу.– Сейчас все думают, будто я родом из Канады, в которой прожила бóльшую половину своей жизни, но канадец мой муж – не я. Я же родилась здесь, в США, в Мэне, в достаточно большой деревне под названием Вирлпул, находящейся в десяти милях от Куает Вирлпул. Знаю, по мне сейчас не скажешь, но я происхожу из бедной семьи, бедность которой граничила с настоящей нищетой. Мой отец умер в пьяной драке ещё до того, как я вошла в возраст, в котором могла бы хоть что-то о нём запомнить, зато у меня осталась мать. Откровенно говоря, она была странной женщиной. Вместо того, чтобы предпринимать попытки выбраться из дня сурка, она всю свою жизнь плыла по течению, при этом приговаривая мантру о том, что всё предопределено заранее: кому-то суждено побираться, а кто-то рождается с золотой ложкой во рту, и от этой определённости якобы никуда человеку не деться. Сколько себя помню, я всегда с ней была не согласна, особенно в вопросе предопределённости. Сейчас я считаю, что именно моё несогласие привело меня туда, где я нахожусь сейчас. Как Вам моё кольцо?– совершенно неожиданно она продемонстрировала мне роскошное кольцо, красующееся на её указательном пальце.– Подарок моего сына Байрона. Белое золото, камень в два карата. Его отец в своё время дарил мне бриллианты побольше,– разочарованно поджала губы женщина.– Что скрывать, сын меня балует не так, как в молодости меня баловал его отец, и всё же… – она на секунду задумалась, а я окончательно была выбита из колеи. Я не понимала, к чему это всё: её бедное детство, её богатая зрелость. Зачем она рассказывает мне это? Но, видимо, она преследовала определённую цель, потому как продолжила свой монолог весьма уверенно.– Нам с матерью жилось несладко. Работая официанткой в деревенской забегаловке она зарабатывала гроши, но однажды ей повезло – она приглянулась состоятельному и уважаемому в деревне человеку, и стала его любовницей. Этот мужчина в те времена был ещё только местным шерифом, но уже тогда было ясно, что это лишь вопрос времени и рано или поздно, но он прыгнет выше по карьерной лестнице. Шерифу было пятьдесят лет, моей матери всего тридцать шесть, так что неудивительно, что он положил глаз на мою мать. В то время у него были проблемы в браке: уего жены был тяжёлый период, связанный с климаксом, а ему хотелось физической близости с женщиной, моя же мать давно ни с кем не встречалась, так что, можно сказать, что в какой-то момент их потребности пересеклись и совпали, как элементы огромного, абстрактного пазла. Как только у матери завертелся этот роман, мы сразу стали лучше питаться и даже одеваться, потому как шериф оказался щедрым мужчиной. Так я впервые поняла, что от выбранного женщиной мужчины зависит едва ли не всё её будущее,– серьёзно сдвинула брови Лурдес, как могла бы их сдвинуть учительница, рассказывающая первокласснице принцип работы прописной истины.– Шериф жил в соседнем городе, так что его жена не догадывалась о его романе на стороне, зато о его походах налево практически сразу узнал его сын. Шериф был не очень красивым человеком, его обаяние было в рабстве у его умения виртуозно владеть словами, зато его сын, внешностью пошедший в мать, был настоящим красавцем: высокий, статный, с красивыми ровными зубами и спортивным телосложением. Как только я увидела его, я сразу же решила, что потеряю с ним девственность, хотя между нами и была внушительная разница в возрасте: мне было всего лишь шестнадцать, а ему на тот момент уже было целых тридцать лет. Сын шерифа часто заезжал к нам, чтобы передать презенты от своего отца: продукты или какие-нибудь бытовые мелочи. Он не был близок со своей матерью, а потому хранил тайну своего отца и не видел проблемы в том, чтобы по его просьбе привозить нам некоторую провизию, потому как свободного времени у этого парня было предостаточно. К своим тридцати годам этот красавчик не обзавёлся семьёй, что отнюдь неудивительно, потому как он не был образцом благоразумия: колледж он так и не окончил, вылетев с последнего курса, и теперь, в отличие от своих ровесников, успевших и определиться с работой, и создать семьи, он перебивался мелкими подработками и жил на родительской даче. Он называл подобный образ жизни “свободным полётом” и мне до сих пор кажется подобное мужское отношение к жизни очень романтичным,– сказав это, Лурдес тяжело вздохнула. На протяжении своего монолога она лишь пару раз скользнула по мне взглядом, но всё её внимание было сосредоточено на деревьях, стоящих за окном. Пока я следила за тайным языком её жестов, она уверенно продолжала.– Сначала я решила, что его будет сложно соблазнить: красивый и сильный тридцатилетний мужчина едва ли обратит внимание на шестнадцатилетнюю девчонку, однако к шестнадцати годам я успела сформироваться в весьма привлекательную девушку с красивыми золотистыми волосами и грудью третьего размера. От той девушки сейчас во мне не осталось ни волос, ни груди, и это очень печально, ведь та девчонка была неприлично сексуальна в своём расцвете,– на её губах проступила откровенная кривая улыбочка.– Он поддался моему соблазнению с первой же попытки. Моя мать с шерифом отправились к нему на дачу с целью уединиться, а он якобы остался присматривать за мной. Я же, зная, что вечером он обязательно придёт и завалится на диван смотреть футбол, надела свой самый сексуальный, неприлично обтягивающий топик, забыв надеть под него лифчик, и не забыла сменить неказистые спортивные штаны на коротенькие шорты, после чего завершила свой образ развратной старшеклассницы кричаще-ярким макияжем. Мы сделали это уже спустя десять минут после его прихода прямо в гостиной на диване, на котором я однажды застала свою мать с шерифом, и с тех пор стали заниматься этим постоянно: вгараже или в моей спальне, в его ржавом пикапе или на даче, и даже в лесу. Главным условием в этих отношениях для нас обоих была конфиденциальность: никто не должен был узнать о нашем маленьком и далеко не невинном развлечении. И никто бы не узнал, если бы однажды моя кузина не застала нас с поличным, явившись ко мне в гости без приглашения. Пина была моей ровесницей, старше меня всего на три месяца. В отличие от меня, росшей словно сорная трава при обочине, Пина росла в благополучной семье и отчасти поэтому выросла наивной дурочкой, а отчасти по своей природной склонности к неоправданной доброте, которую можно было расценить как болезненную форму эмпатии,– Лурдес перевела дыхание, а я вдруг подумала, как можно считать доброту неоправданной? Она продолжила.– В детстве Пиной было легко манипулировать, то есть не сложнее, чем новорождённым котёнком. Своей бесхребетностью она была всецело обязана своим мягкотелым родителям: её отец, Том Браун, был электриком, а её мать, Сара, являющаяся старшей сестрой моей матери, работала секретарём в местной бухгалтерии. Мою мать, как и меня, всегда выводило из себя, какую идеалистическую картину собой представляло это семейство. Несмотря на свою бедность, которая, впрочем, не была такой глубокой, какой являлась наша с матерью нищета, они постоянно стремились показать всему миру, как сильно они счастливы без повода: Том постоянно всем рассказывал, как сильно ему повезло с женой, хотя Сара, несмотря на свою симпатичную мордашку, с детства едва заметно прихрамывала на левую ногу, а Сара же, в свою очередь, постоянно улыбалась ему, хотя очевидного повода для улыбок у неё не было, ведь она годами ходила в одних и тех же платьях, и не знала о существовании украшений, не сделанных из дешёвого металла или, что совсем уж выглядело убого, из пластмассы. Что же касается их единственной и обожаемой ими дочери, она и вовсе кроме миловидной внешности и неоправданной доброты не могла похвастаться больше ничем, что могло бы вызвать у окружающих её людей восторг. И тем не менее эти трое светились, словно радуга на фоне общего дождя, что порой походило на издевательство над стандартами обыденных семейных картин,– она вновь перевела дыхание, а я вновь задумалась над тем, с какой целью она может рассказывать мне обо всех этих людях.– Я никогда не считала Пину своей подругой, с раннего детства понимая, что она связана со мной всего лишь кровными узами, но никак не душевными, и потому я всегда относилась к ней как к умненькому, и порой навязчивому домашнему питомцу. И хотя наши родители редко находили общий язык, всё же им часто приходилось оставлять нас с Пиной вместе, так как все они вкалывали на своих работах, словно проклятые, и зачастую не могли провести с нами выходные дни или пятничные вечера. Однажды я сказала Пине, что когда я стану взрослой, со мной такого не будет: яскорее землю буду ложками есть, чем позволю себе перебиваться центами, сутки напролёт вкалывая в каких-нибудь деревенских забегаловках или бухгалтериях. Пина тогда мне ответила, что смысл жизни любого человека заключается вовсе не в том, чтобы найти высокооплачиваемое дело, а в том, чтобы найти дело, которое душа будет любить. Я уже тогда поняла, что этой наивной простушке, вечно летающей в своих персональных облаках, в будущем не светит ничего блестящего. И я не ошиблась… – я словила себя на мысли о том, что рассказ Лурдес начал меня интересовать – мне вдруг стало любопытно узнать, как же в итоге сложилась судьба у добродушной девочки Пины. Но Лурдес вновь начала склонять повествование к своей персоне.– Я тайно провстречалась с сыном шерифа целых два года, когда Пина узнала обо всём. Она отказывалась молчать о том, что меня якобы совращает взрослый мужчина, хотя на самом деле всё было наоборот: ясовращала мужчину. Она хотела рассказать всё взрослым,– Лурдес резко сдвинула брови.– Чтобы убедить её молчать, я пообещала, что расстанусь с сыном шерифа и вскоре действительно рассталась с ним. На самом деле я с самого начала этих отношений знала, что в итоге порву их, так как я не желала погрязнуть в деревенской провинции с безработным бойфрендом и перспективой на должность помощницы своей матери в забытой цивилизацией забегаловке. Ещё до того, как я закрутила этот опасный во всех смыслах роман, я сформировала план своего побега в большой мир: после школы я планировала поступить в колледж и для начала переехать в Портленд. Но своему взрослому бойфренду я сказала, что порываю с ним отношения из-за настойчивости Пины. Он затаил на неё обиду, мне же было откровенно наплевать на это – я уезжала в большой город за красивой жизнью, оставляя всё позади. Мой же бывший красавец-бойфренд решил продолжать перебиваться подработками в провинции, а Пина, что для меня не стало удивительным, решила пожертвовать своей жизнью из-за смерти отца – несчастный умер за полгода до выпуска дочери из старшей школы и в итоге она, не желая бросать мать, приняла решение поступить в колледж Роара, вместо того, чтобы выбрать приличный университет подальше от той дыры, в которой мы выросли. А ведь она, со своими незаурядными интеллектуальными способностями, в отличие от меня могла бы позволить себе попробовать покорить даже Нью-Йорк,– на этих словах в голосе рассказчицы проступила заметная зависть.– С момента моего отъезда из деревни прошло пять лет. Я получила хорошее образование в Портленде и, чтобы не покидать большой город, начала поиски приличного рабочего места, но в результате смогла найти для себя лишь зачуханное местечко секретарши в пыльной юридической конторке, ютящейся на подвальном этаже жилой десятиэтажки. Моя мать умерла в первый же год моего отъезда, спустя пару месяцев после того, как её отношения с шерифом рухнули: ей было всего лишь тридцать девять и она не смирилась с тем, что шериф, пойдя на серьёзное повышение, решил прекратить изменять жене. Она наложила на себя руки – наглоталась таблеток на ночь и утром не проснулась. Я тогда подумала, что это неплохой способ суицида, но не совсем продуманный – если бы я предпочла жизни смерть, я бы выпила то, что прикончило бы меня мгновенно, без лишних мучений и ожиданий. Честно говоря, именно способ самоубийства моей матери сподвиг меня всегда иметь при себе дозу цианида, способную сразить наповал слона,– с этими словами женщина раскрыла одну из своих ладоней, и я вдруг увидела покоящийся в ней прозрачный пузырёк, объёмом примерно в десять миллилитров, наполненный таблетками в белой оболочке. И здесь я всем своим существом ощутила опасность, которую до сих пор едва улавливала.