воплей котов, – пояснил вохровец. – Здесь прибилась пёстрая кошка, которую подкармливали, вот она подсуетилась, и недели три назад принесла четырех котят. Сотрудница одного взяла, двух забрали зэки в бараки, а этот чёрный остался – видимо никто не хочет брать чёрного кота – плохая вроде бы примета.

Кошечка с неделю как пропала куда-то: может, кто из зэков увёз на лесоповал и там оставил, а может и сама куда-нибудь приблудилась, только котёнок вот остался. Хочешь, бери его в свою команду – ты человек в возрасте, не будешь мучить животину, как некоторые уголовники.

В прошлом годе, зимой, был случай, когда несколько кошек зэки убили и ободрали шкурки себе на шапки, только ничего не вышло: кожу-то выделывать они не умеют – а животных загубили. Есть же живодеры, прости господи, – закончил охранник и зло сплюнул на пол.

– Что же, возьму, пожалуй, котенка: он чёрный и у меня чёрная полоса по жизни – глядишь, два черных цвета дадут более светлый, как в радуге, сказал Иван Петрович, взял котенка, засунул его под телогрейку и пошел к себе в барак, чувствуя, как тревожно бьётся сердце котенка прижавшегося к груди.

Миронов встретил появление Ивана Петровича с котёнком, которого он вынул из-за пазухи и посадил на матрац, без воодушевления.

– Опять эти интеллигентские штучки и барские замашки, – сказал он. – Чем ты его кормить будешь, подумал об этом? Он же макароны есть не будет, ему мясо нужно, рыба, сметану ещё коты едят, об этом Крылов в своих баснях писал, а где ты всё это добудешь? Только мучить будешь кота от голода и больше никакого толка.

– Ладно, стонать, как-нибудь прокормим одного котёнка всем бараком, а подрастёт и мышей ловить начнёт: вон они шуршат под полом ночами и спать не дают. У столовой крысы бегают – может, из него хороший крысолов вырастет и, вообще, кошки снимают нервное напряжение, чувствуют людскую хворь и ложатся на больное место, предупреждая человека о болезни.

– Ладно, пусть останется, но теперь ты отвечаешь за него, старче, – засмеялся Миронов, взял котенка и положил себе на грудь. Котёнок растянулся на теплой груди Миронова и запел – замурлыкал свою хриплую кошачью песню удовольствия, отчего Миронов заулыбался и стал поглаживать котёнка, который начал подсовывать свою голову под широкую, грубую от тяжелой работы, руку зэка, напрашиваясь на ласку, которой лишила его мать, подавшись в бега.

Иван Петрович прошелся по бараку, спрашивая зэков, нет ли чего-нибудь съестного для котенка, которого он взял дополнительным членом фаланги, но без довольствия питанием от администрации лагеря. Зэки, будучи в благодушном настроении от нерабочего дня и предвкушая ещё парочку дней отдыха, по причине морозов, порылись в загашниках и отыскали кое-что для котёнка: остатки сала на шкурке, обрезки домашней колбасы из посылок, а один дал остатки консервов рыбы в томате. Всё это Иван Петрович собрал в свою шапку и принес в кабинку, где котёнок продолжал нежиться на груди у Миронова. Почуяв запах пищи, котёнок спрыгнул с груди зэка на нары Ивана Петровича и стал настойчиво пробиваться к шапке, из которой струились манящие запахи.

Иван Петрович аккуратно доставал кусочки еды и подсовывал их котёнку, который неутомимо поедал всё, что ему подавали. Решив, что на первый раз достаточно, Иван Петрович закрыл шапку и засунул ее с остатками еды в рукав телогрейки, а котенок с раздувшимся от съеденного животом, прошелся по матрацу к изголовью, там прилёг на подушку и немедленно заснул, вздрагивая во сне, вытягивая лапы и выпуская когти.

– Вот, Миронов, теперь будем жить в кабинке втроём и вести беседы при свидетеле, которым будет этот котенок, – весело сказал Иван Петрович, поглядывая на спящего котёнка. – Тварь живая, а подишь-ты спит, как ребенок, точь в точь, как мой сын Ромочка, когда набегается, наестся и, уморившись, мгновенно уснет, там где его застанет усталость: иногда прямо у меня на коленях, – расчувствовался Иван Петрович, вспомнив своего младшенького сыночка.

– Мне тебя не понять, потому, что детей, у меня нет и, наверное, уже не будет после общих работ в лагере в сырости, да на морозе, даже если и выпустят меня досрочно: я ведь Калинину написал, мол как это так, бывшего красноармейца и учителя по доносу в лагерь упекли, но ответа пока нет.

Впрочем, выйду из лагеря, разыщу родителей, прибьюсь к ним, а там глядишь и женщина по душе отыщется – где наша не пропадала, как говорил наш комэск в Первой конной армии Буденного. Кстати, надо бы и Буденному написать, как его бойцов НКВД ни за что хватает. Говорят, он дружен с самим Сталиным, чем чёрт не шутит, может и поможет своему бывшему конному бойцу – мне ведь пятнадцать лет всего было, когда я убежал из дома и прибился к красноармейцам.

– Размечтался ты Миронов, – остудил его запал Иван Петрович,– эти люди высоко и далеко, им государство обустраивать надо, а не с зэками разбираться, хотя я и слышал, что некоторым повезло и по письмам к Калинину их дела пересмотрели и оправдали. Но это было ещё до убийства Кирова, после чего из НКВД поступила директива усилить борьбу с контрой: скрытой и явной, а чем отчитаться Ягоде перед партией: только количеством схваченных и осужденных, вот органы и хватают кого ни попадя. И по лагерям, так сказать, поднимать народное хозяйство силами заключенных.

– Брось, Петрович, такие речи говорить – одними зэками страну не поднимешь, – здесь весь народ нужен и народ в целом поддерживает власть, даже подтянув ремни потуже, потому что видят перспективы и для себя и для своих детей малолетних. Вот мимо нас поезда едут дальше на Восток, так молодежь с песнями туда едет в необжитые края, глядишь и ты пригодишься там, если выхлопочешь колонизацию.

По всей стране стройки развернулись, а грамотности у людей не хватает, потому и учителя на вес золота. Напишу-ка я Буденному, что арестовывать учителей – это вредительство врагов, затаившихся в НКВД, пусть разберутся с всякими Шедвидами – теперь в НКВД новый начальник, он даст укорот всяким прохиндеям в органах.

– Зря надеешься, Мироныч, ворон ворону глаз не выклюет и не думаю я, что это враги действуют в НКВД и сажают в лагерь невинных: малограмотным людям из низов дали власть вершить суд над людьми, вот они и изгаляются, по своему невежеству, над народом и кичатся своей властью. Плохо, когда чернь приходит во власть – жди крови и лишений.

– Это я, по твоему чернь?– возмутился Миронов, – Ты хоть и