— Ну, по крайней мере ты не топаешь след в след за своими павшими товарищами, Скрипач. Но всё одно, это дела дальние.

— Ну, не совсем понимаю, о чём ты, но поверю на слово.

— Спасибо за бомбы, кстати.

Смычок крякнул:

— Вот в этом самая закавыка, Спрут. Мы же всё время их находим, и предназначены они для того, чтобы взрываться, но мы их копим, никому не говорим, что ещё остались, — на случай, если они нам прикажут их использовать…

— Ублюдки.

— Ага, именно. Ублюдки.

— Я использую те, что ты мне дал, — поклялся Спрут. — Как только проползу под ноги Корболо Дому. Я даже не против вместе с ними отправиться к Худу.

— Что-то мне подсказывает, так и поступил Вал в последний свой миг. Всегда он их бросал слишком близко к себе — в нём столько глиняных осколков было, что на ряд больших горшков хватило бы. — Смычок медленно покачал головой, не сводя глаз с умиравшего кострища. — Хотел бы я там быть. Вот и всё. Скворец, Тротц, Молоток, Хватка, Быстрый Бен…

— Бен живой, — сказал Спрут. — Там ещё кое-что рассказывали после того, как ты ушёл. Я из палатки своей слышал. Тайшренн вашего чародея сделал Высшим магом.

— Ну, это меня не слишком удивляет, честно говоря. Что он как-то выжил. Интересно, Паран по-прежнему был капитаном роты?..

— Ага. Погиб вместе со всеми.

— Брат нашего адъюнкта. Она, небось, скорбит сегодня.

— Авось да небось недорого стоят, Скрипач. У нас есть парни и девицы, о которых нужно позаботиться. Здесь и сейчас. Вояки Корболо Дома драться умеют. Я б сказал, нас выпорют да отправят восвояси с поджатыми хвостами — и будет новая «цепь», когда мы потащимся обратно в Арэн, только на этот раз мы и близко к нему не подойдём.

— Весёлые у тебя предсказания, Спрут, ничего не скажешь.

— А это неважно. Если я смогу убить этого предателя-напанца — и его мага, если получится.

— А вдруг не сумеешь подобраться так близко?

— Тогда заберу с собой столько ублюдков, сколько смогу. Я назад не пойду, Скрип. Снова — не пойду.

— Я это запомню — на случай, если придётся. Но ты что-то говорил про наших новобранцев, Спрут?

— Ну, это ж прогулочка, так? Марш. Мы их доставим на битву: хотя бы так, если сможем. А потом увидим, из какого они железа.

— Из какого железа, — улыбнулся Смычок. — Давно я этого присловья не слышал. Раз уж мы хотим отомстить, ты, я так думаю, предпочтёшь погорячее?

— Неправильно думаешь. Глянь только на Тавор — от неё жара не дождёшься. В этом она точно как Колтейн. Это же очевидно, Скрипач. Железо должно быть холодным. Холодным. И если мы его хорошо остудим, кто знает, может, и сделаем себе имя.

Смычок потянулся над огнём и постучал по костяному пальцу, который висел на поясе у Спрута.

— Думаю, начало мы положили.

— Может, и так, сержант. Костяшки и штандарты. Это начало. Она себя знает, в том будь уверен. Она себя знает.

— А наша задача сделать так, чтоб все её узнали.

— Точно, Скрип. Именно. А теперь уходи. Эти часы я провожу в одиночестве.

Кивнув, сержант поднялся на ноги.

— Похоже, всё-таки смогу заснуть.

— Это тебя мой искромётный юмор притомил.

— Верно.

Когда Смычок шёл к своей палатке, он припомнил слова Спрута. Железо. Холодное железо. Да, это она о себе знает. И мне теперь лучше искать, смотреть во все глаза, чтобы… найти его в себе.

На крестообразной стойке поблёскивал серебром доспех. С потрёпанных кольчужных хвостов на уровне колен капало масло, которое уже собралось в лужицу не каменном полу. Рукава были такими узкими, что прилегали бы плотно к коже. Было видно, что доспех не раз бывал в деле, и там, где звенья чинили, они казались более тёмными, словно из воронёного железа.

Рядом, на железной раме с горизонтально расположенными крюками ждал хозяина двуручный меч, ножны расположились чуть ниже, на второй паре крюков. Клинок с длинным коническим остриём и двумя канавками был неимоверно узким и обоюдоострым. Его поверхность покрывали странные пятна — маслянисто-синие, пурпурные и серебристые. Обвитая жилой рукоять оказалась не плоской, а круглой, навершие — одна большая продолговатая сфера из отполированного гематита. Ножны из чёрного дерева украшали лишь обитые серебром устье и наконечник. От них тянулась тонкая, почти хрупкая перевязь из чёрных металлических колец.

На деревянной полке позади доспеха лежали кольчужные рукавицы. Рядом тускло поблёскивал железный шлем — по сути лишь каска с забралом из склёпанных прутьев, которые вытянулись от тульи кривыми пальцами, чтобы прикрыть переносицу, щёки и скулы. С чуть загнутой задней кромки свисала длинная кольчужная бармица.

Остановившись у входа в скромную комнатку с низким сводом, Резчик смотрел, как Дарист начал готовиться к тому, чтобы облачиться в боевое снаряжение. Юному даруджийцу было трудно поверить, что такие красивые доспехи и оружие, которые, очевидно, использовались десятки, если не сотни лет, принадлежат этому сребровласому старику, ведущему себя как рассеянный книжник, старику, в чьих блестящих янтарных глазах застыло вечно отсутствующее выражение. Старику, что двигался так медленно, будто берёг хрупкие кости…

Но я ведь на себе испытал силу этого тисте анди. И во всяком его движении сквозит сосредоточенность, которой я не могу не замечать, ибо видел подобную у другого тисте анди — там, за океаном. Неужели это общая черта их расы? Возможно. Но в этих движениях слышен шёпот угрозы, от которого меня пробирает дрожью до мозга костей.

Дарист замер, глядя на свой доспех, словно его поразила какая-то неожиданная, ошеломительная мысль, словно он позабыл, как надевать этот наряд.

— А сколько их, Дарист, этих тисте эдур? — спросил Резчик.

— Хочешь спросить, переживём ли мы их нападение? Мой ответ — вряд ли. Не меньше пяти кораблей выдержали бурю. Команды двух добрались до наших берегов и сумели высадиться. Их было бы больше, но других отвлёк малазанский флот — они встретились случайно. Мы видели сражение с Пуральских утёсов… — Тисте анди медленно поднял глаза на Резчика. — Твои сородичи люди бились отважно — куда лучше, чем могли ожидать эдур.