Однако великий князь был не из тех, кто легко меняет свои намерения и поддается давлению окружающих. Несомненно, бегство от татар было его собственным, долго созревавшим решением. Ссылки на «злых советников» — лишь трогательная попытка спасти доброе имя великого князя, пожертвовав для этого двумя, быть может, вполне искренними его доброхотами. Узнав о том, что Ахмат двинулся через литовские владения в сторону Калуги, Иван пришел к выводу, что тот имеет самые серьезные намерения.

Надежда остановить хана на Угре была весьма слабой. А вот возможность подхода к Угре королевского войска казалась вполне реальной. Исходя из всего этого, великий князь и принял решение перейти ко второму, худшему сценарию развития событий — сценарию 1451 года.

Единственное, чего князь Иван не сумел по достоинству оценить своим холодным умом, был фактор героизма…

Убедившись в том, что москвичи до крайности возбуждены и даже готовы взять его в заложники, великий князь почел за лучшее переехать из Кремля в свою загородную резиденцию в Красном селе (в районе современной Красносельской улицы). Оттуда он продолжил исполнение своего «заволжского» замысла. К Ивану Молодому на Угру был отправлен скорый гонец с приказом немедленно оставить армию и вернуться в Москву. Однако 22-летний наследник престола «мужество показа, брань прия от отца, а не еха от берега, а хрестьянства не выда» (18, 231). Понятно, что отъезд Ивана Молодого в эти критические дни пагубно сказался бы на боевом духе войск и, напротив, придал бы уверенности татарам. Ослушавшись приказания своего грозного отца, Иван рисковал очень многим. Но, кажется, этот юноша, чей бледный силуэт вскоре пополнит галерею печальных теней русской истории, был не лишен характера. Да и сама атмосфера, царившая тогда в московском войске, была отмечена каким-то особым, почти мистическим воодушевлением. Все понимали, что от них зависит судьба России. Даже голубую ленту реки Угры, отделявшую русских воинов от темневшей на другом берегу орды, один восторженный летописец сравнивал тогда со знаменитой древней святыней — Поясом Пречистой Богородицы, спасающим христиан от нашествия поганых (26, 201).

Убедившись в том, что Иван Молодой не намерен исполнять его приказ, великий князь прибегнул к хитрости. Он послал распоряжение князю Холмскому силой привести наследника в Москву. «Князь же Данило того не сотвори, а глаголаше ему, чтобы поехал ко отцу, он же рече: „леть (лучше. — Н. Б.) ми зде умрети, нежели ко отцу ехати“» (18, 231). Храбрый Холмский совершил тогда, быть может, самый главный свой подвиг: он, в сущности, отказался исполнить губительный для страны приказ государя. Легко понять, что за это его могла постигнуть тяжкая опала. Душеспасительная беседа, которую старый воевода для видимости провел со строптивым наследником, конечно, не могла послужить ему серьезным оправданием перед разгневанным государем.

Отказ наследника поставил Ивана III в сложное положение. Уехать одному, оставив сына на Угре, было бы слишком позорно. Лично встать во главе полков — значило бы исполнить требования «патриотической» партии (и тем самым уступить чужому давлению), а в случае поражения подвергнуть смертельному риску все московское дело. Так и просидел Иван в своем красносельском тереме две недели, рассылая гонцов во все стороны.

(Некоторые летописи сообщают, будто великий князь пробыл в Москве всего четыре дня: с 30 сентября по 3 октября (31, 327). Однако это явная ошибка. Одни только пересылки с Иваном Молодым и Холмским заняли не менее четырех дней каждая. Таким образом, следует принять сообщения тех источников, в которых говорится о том, что 3 октября на Угру пришел не сам Иван III, а его сын Иван Иванович вместе с удельным князем Андреем Меньшим Вологодским (98, 286). Что же касается самого великого князя, то он, возможно, и в самом деле 3 октября уехал из Москвы, но не на Угру, а в Красное село.)

Одни гонцы неслись на юго-запад, в сторону Калуги, другие — на северо-запад, во Псков и Новгород, третьи — в подмосковные города, которые Иван спешно готовил к возможному нашествию татар. Двое воевод (Полуект Бутурлин и Иван Кика) отправлены были в Дмитров с приказанием перевести местных жителей в Переяславль-Залесский, где имелась мощная крепость. А в покинутый жителями Дмитров спешно посланы были строители для приведения в порядок тамошних оборонительных сооружений (18, 231). Тогда же князь Иван Юрьевич Патрикеев, назначенный руководителем обороны Москвы, по приказу государя сжег посады вокруг Кремля — крайняя мера, обычно предпринимавшаяся в ожидании неминуемой и скорой осады.

И все же главное, что сумел сделать Иван за эти две недели, было окончательное примирение с братьями.

Просидев все лето в забытых Богом Великих Луках, Андрей Углицкий и Борис Волоцкий утратили свой первоначальный мятежный пыл. Уходить в Литву и там просить у короля какое-нибудь кормление им явно не хотелось. В этом случае они сжигали последние мосты и навсегда обрекали себя на горький хлеб чужбины. Но и вернуться домой они также не могли: великий князь еще весной прервал с братьями всякие переговоры. Томясь бездельем и промышляя грабежом окрестных волостей, Васильевичи жадно ловили новости, долетавшие к ним с разных сторон. Ведь каждая из них могла сулить перемены в их незавидной судьбе.

Летом 1480 года Ливонский орден начал новое наступление на Псков. Несомненно, рыцарей воодушевило отсутствие в регионе московских войск, занятых войной с Ахматом. Захватив и разорив несколько небольших псковских крепостей, немцы почувствовали себя настолько уверенно, что в середине августа осадили Изборск, а затем двинулись на Псков. 28 августа они появились у стен города. Вскоре к рыцарям присоединилась «судовая рать», присланная им на помощь из Юрьева (Дерпта) тамошним епископом. Завоеватели расположились в Завеличье и приступили к осаде крепости. Над городом клубился дым сожженного посада, грохотали не умолкая немецкие осадные орудия.

Попавшие в беду псковичи взывали о помощи к Ивану III: «А гонцы многи гоняху ото Пскова к великому князю Ивану Васильевичю со многою печалью и тугою, а в то время притужно время было вельми» (40, 78). Однако государь, занятый войной с Ахматом, не мог оказать им никакой помощи. Этой ситуацией и воспользовались мятежные удельные князья, искавшие предлога для примирения. Они обратились к Ивану III с предложением, суть которого летопись передает так: «Уже ли исправишся (проявишь справедливость. — Н. Б.) к нам, а силы над нами не почнешь чинити и держати нас (будешь. — Н. Б.) как братью свою, и мы ти приидем на помощь» (18, 231). Великий князь согласился и даже, по выражению летописца, «во всю волю их даяся» (18, 231). Последнее — конечно, преувеличение: Иван всего лишь заключил с братьями какое-то соглашение, предусматривавшее расширение их владений.

Поладив со старшим братом, Васильевичи во исполнение его распоряжений готовы были выступить на помощь Пскову. Великий князь надеялся, что одного их приближения будет достаточно для того, чтобы заставить немцев прекратить войну и уйти восвояси. И расчет этот оказался правильным.

Выполняя указание Ивана III, псковичи отправили гонца к братьям — «чтобы помогли псковичам на немцы» (40, 78). Андрей и Борис Васильевичи не заставили себя долго упрашивать. В воскресенье 3 сентября они торжественно въехали во Псков. Ничто не омрачало их шествия: за день или два до прибытия братьев немцы, узнав об их приближении, прекратили осаду и ушли восвояси.