хутор, «люди еще ковырялись в землянках», и соседка, которой сейчас нет в живых, рассказала ему, как в Романовой балке упал самолет, и в нем действительно была летчица. Соседка будто бы сама собирала ее останки, чтобы похоронить, ведь самолет при падении взорвался, — и, говоря все это Токареву, добавила: «Как у тебя, Костя, белые-белые были у нее волосы».

Рассказ старика поразил ребят, тем более что они уже видели фотографию Лили Литвяк и знали: она блондинка! Правда, ее брат Юрий Владимирович, с которым эрвээсы к тому времени наладили связь, в одном из писем сообщил, что «вообще-то Лиля была шатенкой, но считала красивыми только блондинок и потому пользовалась перекисью водорода». Позже, вернувшись из Красного Луча в Москву, я встретился с Юрием Владимировичем, и он, подтвердив ранее написанное, все же высказал такое сомнение: не очень, мол, верится, чтобы Лиля и на фронте возилась с перекисью. «Впрочем, — заметил он после паузы, — я рассуждаю с высоты своих нынешних лет, а ей в сорок третьем было всего двадцать, и к тому же, если вы знаете, она любила». — «Капитана Соломатина», — сказал я. «Да, Алешу».

Она любила Алешу Соломатина, командира своей эскадрильи. И Алеша помирал от любви к ней. Мне сказали об этом школьники, которые знали от ветеранов, а ветераны просто не могли не знать, потому что Алексей и Лиля ничего не скрывали, они любили друга друга в открытую, и прекрасное это чувство расцветало на глазах у всей армии, назло и вопреки войне.

Но было не суждено. Алексей погиб первым. И получил он не ту смерть, которой был достоин. Случилось так, что Лиля ждала его внизу, на поле, а он вел в небе, над аэродромом, учебный воздушный бой с молодыми летчиками, только что прибывшими в часть. И вдруг, перед посадкой, решил сделать «бочку», что было ему несвойственно. Пируэтов над аэродромом вообще никто не крутил, ни один летчик полка, риск считали неоправданным, и только Лиля думала иначе. Она обладала высочайшей техникой пилотирования и каждый раз, сбив фашиста, выделывала на малой высоте полную программу, в том числе «иммельманы»: свечой уходила вверх, колыхнув траву выхлопными газами. Начальство, да и сам Алексей, регулярно давали ей «шприца», но толку от этого было мало: глядели с земли, затаив дыхание, потом громко ругали, потом тихо гордились, — она привыкла к такой последовательности. И вот Алеша — то ли на радостях, что утром сбил особенно трудного немца, то ли потому, что внизу ждала Лиля, а его чуть-чуть «заедало» — прошел очень низко над полем, приготовился к «бочке», но что-то случилось с машиной, что-то заклинило, и нашли от Алексея Соломатина одну Звездочку Героя Советского Союза — без планки.

Через месяц Лиля писала домой: «Мамочка, дорогая, мне приснился сон, будто я на берегу, а на том берегу Алеша, и он зовет меня к себе…» Сон тут, разумеется, ни при чем, но это письмо было последним. С момента гибели Алексея, как вспоминает бывший механик Инна Владимировна Паспортникова, Лиля не прикасалась к бутылочке с перекисью, но в роковой день 1 августа 1943 года волосы ее были светлыми — еще не успели восстановиться.

До прихода ребят никто в Красной Заре, конечно же, и в мыслях не держал возможность раскопок. «Не знали, как выжить, — сказал Токарев, — еды никакой, одна работа, и только лет через десять немного очухались». — «Дедушка, — спросил кто-то из ребят, — а вы сами видели самолет? Где он упал в Романовой балке?» — «А в километре отсюдова, — сказал Токарев, — у дороги. Там, ежели приглядеться, должна быть выемка». — «Вы не пойдете с нами, дедушка, не покажете?» — «Нет, не пойду», — сказал старик, отвернулся и вдруг заплакал.

Его рассказ ребята записали в тетрадь «Протоколов опроса», дали старику расписаться, потом корявую подпись заверили в сельсовете, и это все, что осталось у них от Константина Сергеевича Токарева, который вскоре умер. Валентина Ивановна Ващенко первой узнала печальную новость и даже думала, стоит ли говорить детям, а потом все же сказала, решив про себя: пусть знают.

Пускай вообще все знают, все видят, все слышат — в конце концов, они взялись за дело, требующее взрослого мужества и натуральных чувств.

Стоял 1971 год. Ниточка, ведущая, как казалось ребятам, к Лиле Литвяк, счастливым образом попала в руки. Что теперь делать? Хватать лопаты, идти в Романову балку, находить у дороги выемку, а потом копать, теряя дыхание и покрываясь холодным потом? Замечу, кстати, что, если бы поиск пропавшей летчицы начался и закончился данными о Романовой балке, так бы оно и было. И вся война, наверное, уместилась бы в представлении детей в этот единственный самолет, который был бы не «вычитан» из романа, не воспринят на слух из чьих-то рассказов, а выкопан из земли собственными руками, то есть выстрадан и прочувствован. Но есть какой-то высший закон, по которому жестокая война, перемоловшая тысячи самолетов, не могла смириться с подобным масштабом, а потому и осложнила поиск Лили Литвяк, в тот же день предоставив новые и не менее достоверные сведения.

БАЛКА ОЛЬХОВЧИК. Прежде всего пришли два колхозника из Красной Зари, прослышав о целях отряда «РВС», и сказали, что еще мальчишками, помогая саперам разминировать поля, видели сбитый советский самолет и в нем изуродованный труп летчицы с  б е л ы м и  в о л о с а м и, но не у дороги в Романовой балке, а я балке Ольховчик, недалеко от высоты со шпилем, и хоть сейчас готовы проводить ребят на место.

Разговор этот состоялся под вечер, но не успело зайти солнце, как стал известен еще один адрес.

ХУТОР № 14. У хутора № 14 был в сорок третьем году аэродром «подскока» — совсем крохотный, расположенный очень близко к линии фронта и тщательно замаскированный. Такие аэродромы назывались еще «кинжального действия», они были рассчитаны на прием трех-пяти самолетов, обеспечивали внезапные удары по врагу и возможность мгновенно скрыться. Так вот, на этом аэродроме будто бы приземлилась однажды смертельно раненная летчица. Она спасла машину, а сама умерла. И будто бы командир БАО, батальона аэродромного обслуживания, приказал солдатам похоронить ее у лесопосадки, что и было исполнено. Нет там сегодня памятника, однако найти могилу нетрудно, если порасспросить местных жителей. «А что хоть за летчица? Не блондинка?» — «Не знаю, я лично ее не видела, но люди говорили — с длинной косой».

Эти сведения поразительным образом совпали с тем, что несколько позже узнала Инна Владимировна Паспортникова, бывший Лилии механик. В ответ на ее заметку, опубликованную в ростовской областной газете и посвященную воспоминаниям о Лиле Литвяк, пришло письмо