Повеселел и отец. Позавтракав раньше всех, он успевал до работы сбегать в соседний киоск за газетой «Новое Русское Слово». Наши родные зачитывали ее до дыр: столько новой информации! Ведь наступило время больших перемен, особенно в Советском Союзе. Очень забавно было смотреть, как читает газету дядя Авнер. Усевшись у окна, он надевал очки, развертывал листы так широко, что совершенно скрывался за ними и застывал в таком положении, будто уснув. Края газеты мирно подрагивали в ритм его дыханию. Но дядя Авнер не спал, он читал очень внимательно. Самый большой интерес он проявлял к тому, что происходит в Израиле. «Надо же, – говорил он, внезапно вынырнув из-за листа, – а там, у нас, о многих событиях – ни слова!»

Дядя Миша – тот не только газету читал по утрам. Он обзавелся учебником английского языка и занимался очень упорно, не меньше часа-двух в день. Дядя готовился жить в Америке. Он даже примирился с тем, что не сможет больше преподавать физику: ходил в папину мастерскую перенимать навыки сапожного мастерства. В детстве помогал немного сапожничать своему отцу, но все успел позабыть…

Единственным темным пятном был «набег» Яши-Ахуна с семейством. Вот уж от кого мы устали! Было шумно, тесно – пятеро гостей… К тому же Яшкина жена оказалась белоручкой и неряхой. Дом уже с утра наполнялся запахом гари: эта неумеха непременно заливала плиту, пытаясь сварить кашу своему младенцу… «И хоть бы раз плиту помыла!» – возмущалась мама. Кстати, вскоре выяснилось, что у этой дамочки в Нью-Йорке полно родных. Я не удержался, спросил у Яши, почему же не остановились у них. «Хотел ей показать, какие у меня хорошие родственники», – ответил Ахун. Не знаю, простодушие это было или лукавство. Могу только сказать, что когда у «хороших родственников» случилась беда – заболела, а потом умерла моя мама, Яша ни разу даже не позвонил нам.

Но повторяю: неприятным был приезд лишь этой семейки. Остальные были в радость. У нас, азиатов, к гостям особое отношение. Уж хоть в лепешку разбейся, а прими на высшем уровне! Но конечно, приехавшие женщины помогали маме и Свете готовить, убирать, с малышами возиться. Даньку, полугодовалого крепыша, родичи обожали, играли с ним, как с куклой. Положат карапуза на спинку и хохочут, глядя, как он старается перевернуться на животик, дрыгает ножками, кряхтит, как старичок…

По вечерам смотрели что-нибудь по телевизору. Правда, содержание фильмов приходилось объяснять, никто из гостей не владел английским. Впрочем, когда дядя Авнер, нажимая на пульт, попадал случайно на передачи «не для детей», объяснений не требовалось, и так все было ясно. Тетя Софа с возмущением вскрикивая: «иби, ба сар дароя!» (сплошной разврат), то стыдливо опускала глаза, то снова поглядывала на экран, и при этом ревниво наблюдала за реакцией супруга. Однако же дядя Авнер не был любителем интимных передач, да и вообще телевизора. Больше, чем фильмы, его интересовала реклама. Как опытный работник торговли, дядя нашел, что она в Америке на высочайшем уровне.

Но чем бы ни занимались по вечерам, о чем бы ни беседовали, все заканчивалось вопросом, похожим на гамлетовское «быть или не быть»: ехать или не ехать? Вопрос нелегкий. Пока на родине вроде бы живется неплохо, но время настало непредсказуемое. Будущее представлялось туманным, особенно для детей. Значит, надо ехать ради них, даже жертвуя своим покоем и благополучием. Дяде Мише, например, как и отцу, предстояло менять профессию. Дядя Авнер, человек бизнеса, надеялся этого избежать. Жена его, Софа, хоть и была медсестрой, понимала, что в Америке ей профессию не сохранить без знания английского. Но оба уповали на трех своих сыновей. Мой младший дядя, Робик, инженер, специалист по холодильным установкам, да и вообще мастер на все руки, и жена его Марийка, парикмахер, не сомневались, что в Нью-Йорке не останутся без работы.

Словом, чем больше обсуждали, тем яснее становилось: ехать надо. С тем и возвращались домой…

* * *

Переезд, как говорится, страшнее пожара. И, хотя не мы занимались этой тяжкой работой, какая-то ее часть легла на наши плечи.

Ходили в те времена по Нью-Йорку среди русских шутливые песенки, их даже в ресторанах, кажется, пели. В одной из них были такие примерно слова: «Не завернуть ли вам с собой в кулек, родственнички, весь Нью-Йорк?» Так высмеивали туристов из Советского Союза, которые приезжали, казалось, не родных навестить, не Америку повидать, а запасаться шмотьем и электроникой. Появилось и прозвище – «пылесосы». Ирония была довольно горестная, потому что приезжие, не имея, естественно, больших денег, покупки делали в основном за счет тех, к кому в гости приехали. Но это я только к слову: наши родственники нас не «высасывали», вели себя скромно. Однако же когда начали они готовиться к переезду, на нас обрушилась лавина посылок: только таким образом родные могли переправить вещей больше, чем разрешала таможня. Наш гараж постепенно наполнялся пакетами, коробками, бандеролями. Забили мы его так, что не пройти внутрь. Но случилась беда: во время дождей в гараж проникала вода, а дожди, как назло, шли часто. Посылки намокали! Пришлось перетаскивать их в дом. Раскладывали где можно – на столах, под столами, под кроватями, возле стен. Словом, стало в доме довольно неуютно. И было обидно, когда родственники, приехав, упрекали нас за небрежность. Да еще мы же оказались виноватыми, что некоторые посылки вовсе не дошли!

А как не вспомнить о лихорадочных поисках партнеров для обмена рублей на доллары! Ведь в те времена разрешалось вывозить из Советского Союза не более четырехсот долларов на человека. Обходили этот дурацкий, грабительский закон, разыскивая в Америке людей, которым нужны рубли – скажем, для помощи советским родственникам… Тут тоже шел грабеж: курс обмена был ужасно невыгоден для рубля. Но что поделаешь? Дядя Авнер добывал свои доллары именно таким способом. В поисках более высокого курса он даже в Сибирь ездил. Американским посредником был, конечно, я. «Настоящая трагедия – думал я, получив от дяди очередной номер телефона человека, к которому предстояло съездить за сотней-другой долларов. – Ведь на рубли, которые Авнер отдал за эту жалкую сумму, в Узбекистане можно год прожить!»

К несчастью, наградой за мои хлопоты стала серьезная ссора с Софой и Авнером. Собрав несколько тысяч долларов, они попросили, чтобы я к их приезду снял и обставил мебелью квартиру. Что я и сделал, как мог лучше. Даже мебель (подержанную, ту, что уже была в квартире) удалось купить удачно и недорого. Оформлять квартиру в отсутствии Авнера пришлось, естественно, на имя родителей. Словом, я был доволен и думал, что угодил родственникам. Не тут-то было! Софа заявила, что и мебель я купил плохую, без серванта, и деньги потратил лишние, неизвестно на что (никак не могла поверить, что суперу полагается давать комиссионные). И пособия материальные (вэлфор, фудстемпы) они долго не могут получить, так как квартира оформлена не на их имя… Начались упреки и нападки. Я старался спокойно все выслушивать, уговаривал себя: у тетки вздорный характер, плюс непонимание элементарных вещей, плюс «совковый менталитет». Но мама этого вынести не могла! Она-то знала меня, видела, как я старался. Мама выдала родичам все, что думает по этому поводу – и… Отношения с ними испортились надолго. Слава богу, что наладились, хотя и по очень печальной причине. Когда мама тяжело заболела, дядя Авнер и его семья здорово помогали мне. Поддерживали и после ее ухода…