— Джефри!

Она резко повернула за угол в небольшую пристройку, заменяющую спальню.

Странно, конечно, но первое, что она увидела, когда вошла в альков, была одежда. Голубая, военного стиля, шелковая рубашка Джефри валялась на полу. Его страусиный Бруно Магли отнюдь не был тщательно расправлен и положен около кровати, как это он делал дома, а валялся посреди комнаты. Цвета зеленого леса льняное платье (Энн Клейн? Калвин Клейн?) и жгуче-розовая замшевая куртка валялись на подоконнике. Кто может носить такое сочетание? — подумала она не к месту. Оценивать моду в такой критической момент? «Я, наверное, совсем спятила». Карен поискала глазами туфли. Где бы могли быть женские туфли? Затем, на другом подоконнике, игравшем, по-видимому, роль ночного столика, она увидела туфельки Гуцци из крокодиловой кожи.

Но кроме одежды здесь была еще и кровать. По крайней мере ее основание и матрас, застеленный белым. Белым по белому — на фоне стены мансарды. Все было белым, кроме теплой кожи Джефри, его волос с проседью, его розовых пяток и бледных раздвинутых ног женщины, лежащей под ним.

Пара застыла, пойманная на месте преступления.

Карен тоже застыла, единственная часть ее тела, которая еще могла двигаться, были глаза. Она чувствовала, что ее кровь тоже застывает от испытываемого ею шока, смущения и стыда. «Чего же я-то должна стыдиться? — спросила она себя. — Это он изменяет мне, а не я ему».

— Джефри? — повторила она угрюмо.

Кто, черт возьми, это мог быть?

— Боже мой, — сказал он и повернулся к ней.

Его лицо побледнело от страха, затем он покраснел — кровь густо и сильной волной прилила к его лицу. Ну что ж, у него хоть остались остатки совести, чтобы краснеть.

— Карен? — спросил он, хотя она была здесь столь же зримо, как и он сам.

— Карен? — завопила женщина под ним.

Голос показался ей знакомым, но чей именно? Широкая спина Джефри закрывала лицо женщины. Карен еще раз оглядела альков, осматривая одежды. Теперь она знала, кто это.

— Лиза, — прошептала она.

Карен и Дефина сидели в кафе. Она благодарила Бога за свои огромные солнцезащитные очки. Несмотря на то, что она достаточно обезводила себя за время полета, слезы из нее текли ручьем, стекая по лицу как по кичевым светильникам, которые иногда можно видеть в плохих итальянских ресторанах. Один из таких светильников в виде шутки ей подарил Карл.

Дефина время от времени протягивала ей очередной сухой носовой платок. А ведь прежде считалось, что Карен никогда не плачет.

— Не растирай лицо, Клякса, — советовала Дефина, — иначе оно покроется морщинами.

— Боже мой, Дефина, ну как они могли так поступить? И почему я была такой дурой? Настоящей дурой!

— На какой из вопросов ты хочешь получить ответ сначала?

Карен безмолвно пожала плечами.

— Он мог поступить так, потому что он свинья. Свиньи вообще делают все, что угодно. А она — из-за того, что она скучающая и стареющая женщина и только что осознала это. И еще потому, что она от рождения завидует тебе во всем.

— О Боже, — простонала Карен, — кажется, меня сейчас стошнит.

Дефина протянула ей еще один платок. Карен вытерла слезы.

— Как я могла быть такой дурой? — снова спросила она.

— Это не дурость. Это нежелание видеть очевидное. Надо признать, что они очень похожи друг на друга. Но ты не дура. Ты просто негативистка. Мы прозвали тебя Клеопатрой, Королевой Отрицания, — объяснила Дефина.

Лицо ее перестало быть таким жестким.

— Послушай, они же не казнятся так, как ты. Ну не могла же ты признаться себе, живя с ним, что твой муж слабак? Что он пытался продать тебя. Что он зависит от тебя и поэтому ненавидит. Что он голосит на каждом перекрестке, что из-за тебя он не делал то, что никогда и не мог сделать. Он завидовал твоей карьере и твоим друзьям.

— Он правда завидовал? — спросила Карен.

— Проснись и понюхай папирус, Клео, — сказала Дефина. — Он, должно быть, был сильно зол на тебя, если спал с твоей сестрой. Мужчина обманывает свою жену по многим причинам. Но он обманывает ее с близким ей человеком лишь в том случае, если ему есть что сказать жене, но он не осмеливается это сделать. Он знал, что я или Карл отвергнем его ухаживания. Так что, ему оставалась только Лиза. — Дефина помолчала и добавила: — Впрочем, Карл положил глаз на Джефри. Может быть…

— Ну ты даешь, Ди, — сказала Карен, улыбаясь от необычности самой идеи.

— Извини, подружка, просто пыталась развеселить тебя.

Карен протянула руку, и Ди вложила в нее сухой платок.

— Люди подумают, что я спятила, — простонала Карен, — или же что со мной случился нервный припадок.

— Не волнуйся. В эту самую минуту довольно много женщин плачет в разных кафе. Это Нью-Йорк, малыш. А что об этом думают другие — плюнь; это твоя личная проблема, и никого не касается. Просто ты впервые всерьез столкнулась с проблемами любви, смерти и денег. А тяжелее этих проблем ничего нет.

Карен подумала о Марианах. Нет, бывает и тяжелее. То, что она видела там, давало ей правильную точку отсчета. Она подумала о Билле Уолпере. И как она могла додуматься до того, что он спасет ее? Как она могла верить в то, что Джефри будет защищать ее? Как она забыла о совете Коко? Все мужики — сутенеры. Как она могла забыть это? Но…

— О Боже, Ди, а что если контракт с Norm Со уже оформлен?

И впервые за этот день Дефина улыбнулась.

— Ну-ну, Клео, если дело дошло до папирусов, то у меня хорошие вести.

Она снова улыбнулась и протянула пачку розовых листов бумаги.

— Звонил твой дружок Билл. Я подошла к телефону. Он очень хотел поговорить с тобой. Но мне кажется, не для того, чтобы назначить свидание. Я подозреваю, что он хотел поговорить об этом…

Дефина достала из-под столика толстую папку юридических документов по контракту с Norm Со.

— Та-та! — сказала она со смаком и разложила документы веером по поверхности стола-формика. — Я довела Роберта-юриста до паранойи, и он прислал мне все копии документов. Наверное, это впервые в истории, когда негритянка с Леннокс-авеню обошла на повороте белого адвоката с Парк-авеню, — засмеялась Дефина. — Что ты хочешь с ними сделать?

— Засунуть в машину по уничтожению документов, — сказала Карен.

— А не пойти ли тебе к мадам Ренольт? Она бы сожгла их, и с ее небольшой помощью все заинтересованные стороны почувствовали бы себя сожженными заживо.

— Ну уж нет! Если мне захочется вкалывать в людей булавки, я сделаю это своими собственными руками, а не ее колдовством.

— Ну-ну. Но если ты порвала контракт, то это уже само по себе наказание для Джефри и Лизы. Они очень рассчитывают на эти деньги. Твоя мать тоже. А про Мерседес нечего и говорить.